Завражный меня по голове не погладит.Латынин как будто читал мои мысли.– Я понимаю, это ваша работа, – говорил он без нажима, как бы советуясь, – но, быть может, вы дадите возможность нам самим решить сейчас наши семейные проблемы. Ведь если вы правы и Саша действительно связался с преступниками, а потом порвал с ними, эта история могла оказать на него немалое влияние. Вдруг он изменился, повзрослел? Мне почему-то кажется, что сейчас может возникнуть ситуация, когда я смогу найти его доверие, помочь ему как-то...Латынин говорил почти просительно, и я чувствовал, что, по крайней мере, в данный момент у меня не хватает убедительных аргументов для возражения. Что за досада, черт возьми! Оно конечно, не хлебом единым, но ведь и хлебом тоже!.. А пока я зарабатываю его тем, что пишу в газету.– Только Бога ради не сочтите за обиду, – продолжал он, понизив голос, чуть ли не вкрадчиво, – но я же понимаю... Вы потратили немало усилий... – Тут он остановился, взял меня за руку повыше локтя и заглянул в глаза: – Я готов компенсировать, с лихвой даже...А вот этого ему говорить не следовало. Видно, что-то отразилось на моем лице, потому что он сразу вскричал:– Нет, нет, вы не поняли! Это ни в коем случае не... не... – он никак не мог вытолкнуть из себя слово, даже сонное выражение слетело с его лица, – не взятка, нет же! Только разумная компенсация за потраченные силы, за время!Я разозлился. Ну не так чтоб очень, в конце концов, это был не первый подобный случай в моей практике, и я не институтка, чтобы падать в обморок от безнравственного предложения. Я в своем деле профессионал и потому всегда готов к любому повороту. Латынин допустил ошибку, он перестраховался и сам дал мне в руки аргумент, которого недоставало. Пусть даже аргумент этот был из области эмоций, а не логики.Одни хотят меня убить, другой хочет меня купить, накручивал я себя, и у каждого есть веские причины, чтобы я перестал искать мальчишку! Так нет же, вот вам шиш! Найду, теперь обязательно найду, всем назло, – а там посмотрим! Кончилось тем, что я разозлился уж совсем неадекватному меня сжались зубы и напряглись желваки на скулах. Но я нарочно распускал себя, не брал в руки, чтобы Латынин мог полюбоваться моей реакцией. Он наблюдал за мной с нескрываемой тревогой.Несколько секунд я молчал, как бы пытаясь справиться с собой. Впрочем, мне почти не приходилось играть.– Будем считать, Виктор Васильевич, что вы мне этого предложения не делали, – сказал я наконец сухо. – И давайте договоримся: пока я не получу возможность поговорить с Сашей, решать, будет материал или нет, рано. Вы меня поняли?Он кивнул.– Вы ведь знаете, где его искать?.. – добавил я не то вопросительно, не то утвердительно и сам замер в ожидании ответа.Собственно, ради этого вопроса я, наверное, и лицедействовал. В расчете, что если раньше Латынину могло быть невыгодно сообщать мне о возвращении своего блудного сына, то теперь он должен расценить это как шанс. Но все оказалось напрасным.– Нет, к сожалению, – покачал он головой. Я внимательно следил за его лицом, стараясь уловить признаки фальши. Но на нем действительно не было написано ничего, кроме сожаления.– Ну что ж, тогда до свидания. – Я вырвал листок из блокнота и записал на нем свои телефоны, рабочий и к Феликсу. – Если Саша вдруг объявится – звоните.– Вы тоже, – ответил онШагая по направлению к машине, оставленной возле входа в бассейн, я размышлял о том, что ко всем прочим вопросам, на которые мне неизвестны были ответы, прибавился еще один, хоть и не такой значительный, К чему больше относилось сожаление Виктора Васильевича Латынина: к пропаже сына или к моей несговорчивости? 24 – Хватит! – Сухов с силой прихлопнул ладонью громовские фотографии. – Всему есть предел!В голосе его было не просто недовольство, в нем было возмущение. А я-то шел к нему, тайно гордясь своими необыкновенными достижениями, рассчитывал как минимум на скупую похвалу профессионала, которая, как известно, дороже неуемных восторгов дилетанта. И вот дождался. Восторги при мне, а профессионал костерит меня на чем свет стоит...– А что я сделал не так? – предпринял я слабую попытку сопротивления.– Все! – отрезал Сухов.Я сидел на стуле в его кабинете, а он бегал передо мной, заложив руки в карманы.– Все! – повторил он. – Ведь я предупреждал тебя, просил тебя: никакой самодеятельности! Уж ты-то, я думал, пишешь про милицию, должен понимать, что мы тут не в бирюльки играем. Эх!..Он с досадой махнул рукой, остановился напротив меня и произнес чуть не по слогам:– Здесь у-го-ловный розыск. Здесь работают специально обученные люди. А ты кто такой? Теперь уже я обиделся:– Интересно знать, а ты бы что делал на моем месте? Между прочим, это не я начал следить за ними, а они за мной! И еще, между прочим, я первым делом попытался дозвониться тебе, но не смог.Это был мой козырь.– Не смог... – устало повторил за мной Сухов, вдруг успокоился, сел за стол и принялся перекладывать туда-сюда бумаги. Потом сказал, угрюмо передразнивая меня: – Между прочим, это означает, что я занимался своим делом. А на твоем месте я бы записал номер машины и спокойно поехал в редакцию – заниматься своим делом...Я не уловил в его интонации чрезмерной убежденности и перешел в наступление:– Между прочим, когда я нашел Марата, я так и поступил. Сухов посмотрел на меня почему-то иронически:– Марата он нашел... Нат Пинкертон! В общем так, – продолжал он уже серьезное – про это дело ты забыл. Я тебе звоню, когда мы передаем его в суд. Ясно? Иначе придется мне позвонить твоему главному редактору и сказать, что ты мешаешь следствию.Тут настал мой черед вскочить со стула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58