Черт с ним, не сейчас надо было делать такие вещи. Раньше, когда она так нуждалась в нем, он все твердил лишь о своем отцовстве, и как её опухоли мешают ему в этом.
Вечер был ясным, холодная кожа неба растянулась от края до края. Ей не хотелось задергивать шторы в передней, потому что сгущающаяся синева была слишком прекрасна. Так она сидела у окна и смотрела на сумерки. Лишь когда угас последний штрих, она задернула потемневшее полотно.
У неё не было аппетита, тем не менее она заставила себя немного поесть и с тарелкой села к телевизору. Еда все не кончалась, она убрала поднос и задремала, слушая телевизор лишь урывками. Она уже прочла обо всем, что ей было нужно, утром: заголовки не изменились.
Впрочем, одно сообщение привлекло её внимание: интервью с яхтсменом-одиночкой, Майклом Мейбьюри, которого подобрали после недельного дрейфа в Тихом Океане. Интервью передавали из Австралии, и качество передачи было плохим, бородатое и сожженное солнцем лицо Мейбьюри то и дело пропадало. Изображение почти отсутствовало: его рассказ о неудавшемся плавании воспринимался только со слуха, в том числе и о событии, которое, кажется, глубоко потрясло его. Он попал в штиль и, поскольку его судно не имело мотора, вынужден был ждать ветра. Но его все не было. Прошла уже неделя, а он не сдвинулся ни на километр, океан был безразличен к его судьбе, ни птица, ни проходящее судно не нарушало безмолвия. С каждым часом он все сильнее чувствовал клаустрофобию, и на восьмой день его охватила паника. Обвязав себя тросом, он отплыл от яхты, чтобы вырваться из тесного пространства палубы. Но, отплыв от яхты и наслаждаясь теплым спокойствием воды, он не захотел возвращаться. А что, если развязать узел, подумал он, и уплыть совсем?
- Почему у вас возникла такая странная мысль? - спросил репортер.
Мейбьюри нахмурился. Он достиг кульминации в своем рассказе, но явно не желал продолжать. Репортер повторил вопрос.
Наконец, запинаясь, он начал говорить.
- Я оглянулся на яхту, - сказал он, - и увидел, что кто-то стоит на палубе.
Репортер, не поверив своим ушам, переспросил:
- Кто-то стоит на палубе?
- Да, это так, - сказал Мейбьюри. - Там кто-то был. Я видел фигуру совершенно отчетливо: она передвигалась по палубе.
- Вы... Вы разглядели, кто был этот безбилетный пассажир? - последовал вопрос.
Мейбьюри помрачнел, догадываясь, что его рассказ будет воспринят с недоверием.
- Так кто же это был? - не унимался репортер.
- Не знаю, - ответил Мейбьюри. - Наверное, Смерть.
- Но вы ведь, в конце концов, вернулись на яхту.
- Конечно.
- И никаких следов?
Мейбьюри посмотрел на репортера, в его взгляде было презрение.
- Но ведь я пережил это, не так ли?
Репортер пробормотал, что это ему не вполне понятно.
- Я не тонул, - сказал Мейбьюри. - Я мог бы умереть, если бы захотел. Отвязал бы трос, и утонул.
- Но вы этого не сделали. А на следующий день...
- На следующий день поднялся ветер.
- Это необычайная история, - сказал репортер, довольный, что самая душещипательная часть интервью позади. - Вы должно быть, уже предвкушаете встречу со своей семьей, как раз под Рождество...
Элейн не слышала заключительного обмена остротами. Мысленно она была привязана тонким тросом к своей комнате, её пальцы перебирали узел. Если Смерть может найти лодку в пустыне Тихого Океана, то почему не может найти её. Сидеть рядом с ней, когда она спит. Подстерегать её, когда она предается своему горю. Она встала и выключила телевизор. Квартира мгновенно погрузилась в безмолвие. Срывающимся голосом она крикнула в тишину, но никто не ответил. Вслушиваясь, она ощутила соленый вкус во рту. Океан.
Выйдя из клиники, она получила сразу несколько приглашений отдохнуть и оправиться после болезни. Отец предлагал ей поехать в Абердин, сестра Рейчел звала на несколько недель в Букингемшир, наконец, был жалостливый звонок от Митча - приглашал провести отпуск вместе. Она отказала им всем, сказав, что ей, мол, нужно как можно скорее восстановить привычный ритм жизни: вернуться к работе, к коллегам и друзьям. На самом деле причины были глубже. Она боялась их сострадания, боялась, что слишком к ним привяжется и станет во всем полагаться на них. Природная склонность к независимости, которая в свое время привела её в этот неприветливый город, вылилась в осмысленный вызов всеподавляющему инстинкту самосохранения. Она знала, что если уступит нежности их призывов, то наверняка пустит корни в отеческую землю и ничего не увидит вокруг ещё целый год. И кто знает, какие события пройдут мимо нее!
Итак, достаточно оправившись, она вернулась к работе, рассчитывая, что это поможет ей восстановить нормальную жизнь. Но какие-то её навыки были утеряны. Каждые несколько дней что-нибудь да происходило - она могла прослушать какую-нибудь реплику, или поймать на себе взгляд, которого не ожидала, - и это заставило её понять, что к ней относятся с какой-то настороженной предупредительностью. Ей хотелось плюнуть в лицо своим подозрениям, сказать, что она и её матка - вовсе не одно и то же, и что удаление последней не так уж трагично.
Но сегодня по дороге в офис она не была уверена, что они так уж ошибаются. Элейн казалось, что она не спала уже неделю, хотя в действительности она спала долго и глубоко каждую ночь. Из-за огромной усталости её глаза слипались, и все в тот день виделось ей как-то отдаленно, словно она отплывает все дальше и дальше от своего рабочего стола, от своих ощущений, от своих мыслей. Дважды в то утро она обнаруживала, что говорит сама с собой, а потом удивлялась, кто же это говорил. Это, конечно, была не она:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13