– Как она называется?– Церковь Всех Святых. Скорее всего, была построена в конце семнадцатого века. Вы интересуетесь церквями?– Не очень. Просто я увидела дым и…– Сцена разрушения всем нравится, – сказал он.– Да, – отозвалась она, – наверное, вы правы.– Все равно что наблюдать за похоронной процессией. Только не своей, верно?Она что-то пробормотала в ответ, но мысли ее были уже далеко. Опять клиника. Опять боль и заживление. Опять ее жизнь, спасенная лишь ценой другой, несостоявшейся жизни. Только не своей.– Меня зовут Каванаг, – он шагнул к ней и протянул руку.– Рада познакомиться, – ответила она. – Я Элейн Райдер.– Элейн, – сказал он, – замечательно.– Вы, очевидно, пришли взглянуть в последний раз на это место, прежде чем оно навсегда исчезнет?– Да, вы правы. Я тут разглядывал надписи на каменных плитах, на полу. Некоторые из них весьма красноречивы. – Он смел ногой строительный мусор с одной из плиток. – Жаль, если все это пропадет. Уверен, что они просто раздробят эти камни, когда начнут вскрывать пол…Она взглянула под ноги на плитки, разбросанные тут и там. Не все были надписаны, на многих из них просто имена и даты. Но были и надписи. Одна, слева от того места, где стоял Каванаг, содержала почти стертый рельеф, изображающий перекрещенные наподобие барабанных палочек берцовые кости, и краткую фразу: искупи время.– Должно быть, в свое время там устроили потайной склеп, – сказал Каванаг.– Да, понимаю. А это люди, которые были там погребены.– Ну, что ж, я тоже не вижу другой причины для этих надписей. Я вот хотел попросить рабочих… – он помолчал, раздумывая. – Боюсь показаться вам не вполне нормальным…– О чем вы?– В общем, просто хотел попросить рабочих не разрушать эти занятные камни.– Думаю, это совершенно нормально, – сказала Элейн. – Они очень красивы.Он заметно воодушевился ее ответом.– Пожалуй, прямо сейчас пойду и поговорю с ними. Я ненадолго, вы меня извините?Оставив ее стоять в центральном нефе как брошенную невесту, он вышел потолковать с одним из рабочих. Она медленно пошла к тому месту, где раньше был алтарь, читая по пути имена. Кому теперь дело до тех людей, что лежат здесь? Они умерли двести лет назад, их ждала не любовь потомков, но забвение. И тут неосознанные надежды на жизнь после смерти, которые она хранила все тридцать четыре года, улетучились, ее больше не отягощали призрачные видения загробной жизни. Однажды, может быть, сегодня, она умрет, как умерли все эти люди, и это не станет событием. Зачем к чему-то стремиться, на что-то надеяться, о чем-то мечтать. Она думала обо всем этом, стоя в круге мутного солнечного света, и была почти счастлива.Переговорив с бригадиром, вернулся Каванаг.– Так и есть, там находится склеп, – сказал он. – Но его еще не вскрывали.– О-о…Они все еще там, под ногами, подумала она. Прах и кости.– По-видимому, они пока не могут проникнуть внутрь. Все входы тщательно закрыты. Поэтому они сейчас копают вокруг фундамента. Ищут вход.– Что, склепы всегда так тщательно закрывают?– Но не так, как этот.– Может быть, там вообще нет входа, – предположила она.Каванаг принял это очень серьезно.– Может быть, – сказал он.– Они оставят вам какой-нибудь из этих камней?Он покачал головой.– Они говорят, это не их дело. Они здесь мелкая сошка. Очевидно, у них есть специальная бригада, чтобы проникнуть внутрь и перенести останки к новому месту захоронения. Все это должно быть сделано самым пристойным образом.– Слишком уж многого они хотят, – сказала Элейн, разглядывая камни под ногами.– Да, пожалуй, – отозвался Каванаг. – В жизни обычно бывает не так. Но тогда, выходит, мы совсем перестали бояться Бога.– Возможно.– Как бы то ни было, они предложили мне прийти через пару дней и поговорить с перевозчиками.Она рассмеялась при мысли о переезжающем доме мертвецов, представив, как они упаковывают свои пожитки. Каванаг был доволен своей шуткой, хотя и непроизвольной. На волне успеха, он предложил:– Может быть, выпьете со мной чего-нибудь?– Боюсь, что не смогу составить вам подходящей компании, – ответила она. – Я очень устала.– Мы могли бы встретиться позже, – сказал он.Она отвела взгляд от его загоревшегося желанием лица. Что ж, он довольно приятен, хоть и незатейлив. Ей нравился его зеленый галстук – как усмешка на фоне его общей непритязательности, – и его серьезность. Но она не могла представить себя в его обществе, во всяком случае, сегодня. Она извинилась, объяснив, что еще не оправилась после болезни.– Тогда, может быть, завтра? – поинтересовался он вежливо. Отсутствие нажима в его предложении казалось убедительным, и она сказала:– Да, с удовольствием. Спасибо.Перед тем как расстаться, они обменялись телефонами. Забавно было видеть, как он уже предвкушает их свидание, она почувствовала, что, несмотря на все выпавшие на ее долю беды, все еще остается женщиной.Вернувшись домой, она обнаружила посылку от Митча и голодную кошку у порога. Накормив страждущее животное, она приготовила кофе и вскрыла посылку. Там, упакованный в бумагу, лежал шарф, как раз на ее вкус, – невероятная интуиция Митча и на этот раз не подвела. В записке было только: Это твой цвет. Я люблю тебя. Митч. Она хотела тут же схватить телефон и позвонить ему, но вдруг мысль услышать его голос показалась ей опасной. Он обязательно спросит, как она себя чувствует, а она ответит, что все в порядке. Он усомнится: хорошо, но все-таки? Тогда она скажет: я пустая, они вытащили из меня половину внутренностей, черт бы тебя побрал, и у меня уже никогда не будет ребенка ни от тебя, ни от кого другого, понял? От одной только мысли о разговоре с ним ее начали душить слезы, и в порыве необъяснимого гнева она затолкала шарф в шелестящую бумагу и сунула его в самый глубокий ящик комода.
1 2 3 4 5 6