Это вопрос не только славы и степеней. Люди недоверчивы и консервативны по натуре. Они согласны принять от машины расчеты траекторий спутников, прогноз погоды или счет за телефонные разговоры. А новую научную идею да еще столь необычную… Нет, Толя, это должна быть твоя работа.— Я должен подумать, Яша.— Хорошо, Толя, спасибо. Но я еще не все тебе сказал, Я ждал, что ты сам подумаешь об этом и спросишь меня…— О чем?— Неужели тебе не пришло в голову, что копирование может осуществляться и с живого мозга? Только при другом напряжении.Я не успевал за ним. Я вдруг вспомнил своего двоюродного брата. В каком же классе я учился, когда он жил у нас одну зиму? В восьмом, наверное. Он был студентом физтеха, и молчаливо предполагалось, что наличие студента в доме автоматически сделает из меня отличника. Несколько раз он действительно пытался помочь мне выполнять домашние задания по математике и физике, но он думал настолько быстрее меня, что я тут же терял нить его объяснений. Он нервничал от этого, а я злился…— Может быть, попробуем? — спросил Яша.— Как попробуем?— С собой я уже пробовал. Идеально.— И твоя копия была живая?— Конечно. Только разговаривать с нею было неинтересно. Совершенно идентичная копия.— И она сейчас существует, эта копия?— Я стер ее.— Зачем?— Я подумал, что нужно освободить аппарат.— Для чего, Яша? — тихо спросил я и почувствовал, что сердце мое испуганно дернулось.— Я ж тебе сказал, Толя. Можно попробовать снять копию с человека. Это абсолютно безопасно, но если ты…— Я не знаю, можешь ли ты свихнуться, Яша, но похоже, что да.— Почему?— Ты еще спрашиваешь?— Это абсолютно безопасно, Толя, — сказал Яша. — И я прошу тебя об этом.— Для чего? Почему так сразу?— Конечно, если тебе страшно…— При чем тут страшно?— Толя, мы не должны обманывать друг друга…— Да, мне страшно.Яша подъехал ко мне и положил руки на плечи.— Неужели же ты думаешь, что я стал бы уговаривать тебя, если бы была хоть какая-то опасность? Мы договаривались ничего не утаивать друг от друга, и я скажу, почему мне хочется проделать этот эксперимент. Я хочу, чтобы рядом со мной была твоя копия. Я чувствую, что часто становлюсь тебе в тягость, а так у меня будет товарищ…Я молчу. Я жду. Я ощущаю, как накатывается на меня отчаянная лихость. Она поднимает меня, и как только ноги мои теряют опору, я в ее власти. Она несет, крутит. И оттого, что я не могу уже управлять собой, испытываю облегчение.Как во сне, помогаю Яше приспосабливать транслятор, как во сне, подключаю с ним все приборы к сети.— Начнем, — сказал Яша.— Давай, сынок. Только смотри, не разрегулируй папашу. Ну чего ж ты ждешь?— Я не жду, Толя. Копирование уже идет.— Я ничего не чувствую.— Ты и не должен ничего чувствовать. Ты же ничего не теряешь.— Надеюсь, число моих копий будет хоть ограничено, как подписные гравюры у художника. Долго еще?— Скоро. Впрочем, пока мы болтаем, процесс уже заканчивается. Да, все.Поверьте мне, умом я понимал всю гениальность Яшиного открытия. Как-никак это моя профессия. Но все мое существо прочно стояло на якоре здравого смысла; как, чтобы в этом невзрачном ящике заключалась моя душа? Моя уникальнейшая несравненная душа, сотканная из неповторимых чувств, мыслей и воспоминаний? В которой живет весь мир, от Галочки, отвергнувшей меня, до Яши, от приготовленных для Нобелевской премии речей до маминых телефонограмм подругам о поступках чудовища, взращенного ею на свою бедную пенсионную голову. Да чепуха это! Этого просто не может быть! Мало ли что там говорят изящные и неожиданные Яшины уравнения. Для других, может быть, они и действительны, но только не для меня, Анатолия Любовцева.— Проверим, что получилось, — сказал Яша, и будничность фразы еще больше укрепила мое восставшее сердце.— А как ты проверишь? У него же нет ни речевого синтезатора, ни печатающего устройства. Да если ты и подсоединишь к нему свой синтезатор, вряд ли он сразу заговорит. Ты во всяком случае осваивал свой несколько дней.— О, ты прав, конечно. Одно дело, когда говорит человек, естественно, пользуясь своим речевым аппаратом, другое — синтезатор. Но сейчас он и не нужен нам.— А как же? Это же действительно черный ящик, вещь в себе, иди определи, что в нем происходит, когда на выходе не сигнал, а знак вопроса.— Я думаю, что если усилить поле до предела, транслятор может на минуту-другую обеспечить двустороннюю связь. Ты соединишься со своей копией незримой пуповиной.Яша склонился над транслятором, и вдруг я почувствовал. Я почувствовал гулкую тишину, которая напряженно вибрировала и внезапно взорвалась эхом. Я увеличился в размерах. Я был огромен, и по мне прокатилось эхо. И откуда-то издалека я услышал слова. Я не знал, откуда они исходили, но я слышал их: «Это правда, правда. Это очень страшно. Сначала было страшно. Я возник из ничего, осознал себя. Я рванулся, чтобы убежать. Инстинкт животного, попавшего в капкан. Но я не мог пошевельнуться. Я даже не мог напрячь мышцы. У меня нет мышц. У меня есть лишь воспоминание о мышцах. Я хотел закрыть глаза, чтобы спрятаться от ужаса хоть за веками, но у меня теперь нет даже век. Каждая секунда моего существования — это ни на что не похожий страх…»— Что же делать? — крикнул я, забыв о том, что можно было и не открывать рот. Там, в метре от меня, в железной коробке билась в кошмаре живая мысль, и эта мысль была мною. — Я выключу ток, разряжу аппарат.«Нет, — донеслось до меня мое эхо, — подожди. — Это бунтовали мои животные инстинкты. Автоматика живого существа отказала, и я перехожу на ручное управление».— Это я, я! — заорал я. — Он трус и смелый. Отчаянный болван, но хороший парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25