— Вальдар умер от ран, — сказал Ришье. — Надеюсь, его хорошо встретили на небесах... А ты отправишься к чертям в котел, Анджей. Я не шучу.— Ты все-таки чертовски храбрый сукин сын, Ришье! — засмеялся Мертвый Герцог, по-прежнему глядя в окно. — Скажи, почему я должен отправляться в ад?Старое поверье. Живая кость можно убить любого колдуна. Адам подозревал, что обсидиан будет бесполезен...— Герцог?Анджей повернулся... увидел забрызганного кровью Ришье... замер... в мертвых глазах мелькнуло нечто, напоминающее испуг... Ришье ударил. Вспышка боли! Срубленные под острым углом кости руки вонзились Анджею в грудь... пошли к сердцу...Анджей зашипел. В мертвых глазах наконец появилось некое подобие жизни. Ришье навалился на него, всем телом вгоняя остатки руки глубже... Выдохнул в бледное лицо:— Потому что я настаиваю, мессир Мертвый Герцог.«Это военная экспедиция, а не увеселительная прогулка, мессир Лисий Хвост!»Я знаю, мессир Капитан. Уж это-то я знаю...
КОРОЛЬ МЕРТВЫХ — Долгой жизни и честной смерти, милорд.Серое утро. Раскисшая, стоптанная в грязь земля, влага в воздухе, мелкими каплями оседающая на коже. Осень лезет мокрыми руками в чужой дублет...В мой дублет.— Долгой жизни, сэр Аррен, — ответил я негромко. — Пришли посмотреть на казнь?— Я пришел проводить несчастного в последний путь.— Вам он нравился? — поинтересовался я. — Впрочем, не отвечайте... Я знаю, что нравился.— Он так молод.«Он стоил мне восьми солдат.»— Сэр Олбери приговаривается к смертной казни, — возвестил глашатай. Потом сделал паузу — казалось, я слышу, как толпа вдохнула и замерла... Тишина. Лишь издалека доносится обычный гул: шлеп, шлеп, шлеп и всхлипывание грязи под сотнями ног. Хучи не знают усталости. Месяц и два дня назад я думал, что сойду с ума от этого шума... Обманывался.— Он будет повешен.Роковые слова отзвучали, и я увидел, как в одночасье молодость обращается в старость. Сломался. Он готов был умереть, этот сэр Олбери, дерзкий и отважный рыцарь, красавец и волокита... Глупец, нарушивший мой приказ. О чем он грезил? Не просить, не умолять, твердо шагнуть на эшафот и положить буйную голову на плаху...Уйти красиво.Только вот я не верю в красивую смерть.Смерть — уродлива. Чтобы убедиться в этом, достаточно сделать два шага за ворота...— Приговор привести в исполнение немедленно. Генри Ропдайк, граф Дансени, писано восьмого октября, тысяча пятьсот тридцать второго года от рождества Господа нашего, Иисуса Христа...Какое страшное молчание. Мертвой тишину делают люди... и хучи.Шлеп, шлеп, шлеп.Я обвел взглядом толпу. Ну, кто из вас самый храбрый? Кто попросит за Олбери. Ты, толстяк? Или ты, лысый? А, может, предоставите это женщине — какой-нибудь сердобольной старухе? Ее-то уж точно не трону...— Милости, милорд! — взвыл голос. — Честной смерти! Милости!Наконец-то.А то я устал ждать....Мне всегда казалось, что я умру осенью. Шагну в объятия старухи с косой, свалюсь в грязь, под ноги наемной швейцарской пехоте — острие алебарды пронзит кирасу и войдет в живот. Но умру я не сразу. Рана загноится, будут кровь, жар и мучительные сны. А еще через несколько дней, почернев и воняя, как брошенная волками падаль, я отойду в мир иной. Жаль, что я лишился юношеских грез о героической кончине... Прекрасная дама, рыдающая над телом рыцаря, наденет на его белое чело венок из красных роз и запечатлеет на устах... Жаль.Прекрасная дама, рыдающая над хладным телом, гораздо приятней хуча, с громким чавканьем это тело пожирающего.— Честной смерти, Генри, прошу тебя, — шагнул ко мне Вальдо. Рослый и плечистый, с белыми усами и черной шевелюрой, Вальдо хороший боец, но никудышный правитель. Он не понимает. Нельзя давать черни даже призрачной власти над собой. Были жестокие правители, были умные правители, были жестокие умные правители... Добрых — не было. Вместо них правили другие.В жестоком деле доброта — сродни глупости.— Кузен, Алан Олбери — всего лишь мальчишка, — вступил Сидни. Как же без двоюродного братца?— ЧЕСТНОЙ СМЕРТИ! — кричит толпа....Ему двадцать три с небольшим. И он стоил мне восьми солдат.Я поднял руку. Толпа смолкла, «жалельщики» отступили назад и приготовились слушать. Вот только услышат ли они меня...— Вы просите милости? — я обвел взглядом площадь. Ожидание, весомое, словно тяжесть кольчуги, легло мне на плечи. — Ее не будет.Толпа выдохнула...— Святой отец, — обратился я к священнику. — Сэру Олбери нужно исповедаться... Пусть Господь его простит.— А вы, милорд? Неужели..?— Я, в отличие от Господа, прощать не умею, — сухо сказал я. «И, может быть, именно поэтому до сих пор жив.»...Мертвое тело вдруг дернулось, заплясало на веревке, серые губы искривились в неестественно широкой улыбке, обнажая зубы. Налитые кровью глаза — черные и вылезшие из глазниц — казалось, взглянули прямо на меня.Глаза хуча.Я дал знак.Один из стражников, Мартин, шагнул вперед, ухватил бывшего сэра Алана Олбери за щиколотки, повис на нем всем телом. Веревка натянулась. В мертвой (шлеп, шлеп, шлеп) тишине отчетливо прозвучал скрип пеньки...Другой стражник, Аншвиц, ударил.Острие алебарды вонзилось дергающемуся Олбери под челюсть и вышло из затылка. Мертвец обмяк. Кончено! Хучи тоже умирают. Достаточно нанести удар в голову, разбить череп или снести голову с плеч...То же самое, проделанное с живым человеком, называется честной смертью.Такой смерти просили для несчастного Алана Олбери...И я отказал....Влага мелкими каплями оседает на коже, осень лезет мокрыми руками...В дублете холодно и сыро.А они смотрят на меня. Благородный сэр Аррен, великан Вальдо, белобровый и темноволосый; кузен Сидни, по обыкновению кривящий губы в ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14