Хорошо отрегулированный движок его автомобиля заводился, что называется, с пол-оборота, так что услышали его лишь те, кто страдал бессонницей, а услышав, подумали, что вот наконец-то они заснули и видят сон, и тихое ритмичное урчание не нарушило рассветного безмолвия. Выехал Жоакин Сасса из городка, миновал первый перекресток, миновал второй, затормозил и стал ждать.
В серебристой глубине оливковой рощи начали вырисовываться стволы отдельных деревьев, и вот уж в воздухе пронеслось некое влажное и смутное дуновение, словно утро выбиралось наружу из подернутого туманом озерца, и раздалась птичья трель, а, может быть, это был всего лишь обман слуха, ибо в такую рань и жаворонки не поют. Время шло, и Жоакин Сасса пробормотал про себя: Неужели передумал и не явится, не такой вроде бы человек, а, может, пришлось дать больший крюк, чем он рассчитывал, да и чемодан тяжелый, не сообразил я, надо было мне его взять в машину. Но вот показался меж олив Жозе Анайсо, а над ним вились, пронзительно галдя и беспрестанно хлопая крыльями, неразлучные с ним скворцы - двести? Какое там двести! Считать, моя дорогая, не умеешь! - мне лично стая напомнила рой огромных черных пчел, но Жоакин Сасса вспомнил при виде их классический фильм Хичкока, правда, там это были злобные твари-убийцы. Увенчанный своей пернатой и крылатой короной, Жозе Анайсо остановился у машины, рассмеялся и потому, наверно, кажется теперь моложе Жоакина - известно ведь, хмурость старит зубы у него белые, что нам стало известно ещё накануне; ничем его худое лицо не примечательно, но эти обычные черты ладно пригнаны друг к другу, да и нет ведь такого закона, чтоб всем быть красавцами. Он бросил чемодан в машину, опустился на переднее сидение и, прежде чем захлопнуть дверцу, высунулся, поглядел на скворцов: Ну, едем, видно, хотел узнать, что они предпримут, Жалко, ружья нет, шарахнуть бы в них дробью из обоих стволов. Вы что - охотник? Да нет, так просто, к слову пришлось. В самом деле, жалко, что нет ружья. Попробуем отделаться от них иначе - разгонимся, они и отстанут, у скворцов короткие крылья и короткое дыхание. Что ж, давайте попробуем. Автомобиль прибавил ходу, благо впереди был длинный отрезок прямого шоссе, быстро оставил скворцов позади. Предрассветные сумерки уже просквозили нежно-розовым и алым, и воздух стал голубоватым - воздух, я не оговорился, воздух, а не небо: мы ещё вчера, когда начинало смеркаться, могли заметить нечто подобное, ибо час начала почти неотличим от часа конца. Жоакин Сасса выключил фары, сбросил газ - он знает: его коню такой аллюр не под силу, он не из кровных жеребцов, да и года не те, и даже в том, как ровно, без захлебов и перебоев, гудит мотор, слышится не сдержанная мощь, а философическое смирение. Ну, все, отстали наконец, слова эти принадлежат Жозе Анайсо, но в них заметен оттенок сожаления.
Часа через два, когда оказались уже в Алентежо, сделали привал, выпили по чашке кофе с молоком, закусили черствыми плюшками с корицей, потом вернулись в машину и продолжили путь, обсуждая все те же, нам уже известные проблемы. Если не пустят в Испанию - это ещё полбеды, беда, если возьмут на границе. За что? За это самое место - найдут, к чему прицепиться: задержат до выяснения обстоятельств. Да ладно тебе, до границы ещё далеко, придумаем чего-нибудь. Вот какой вышел у них разговор, никакого отношения к сути нашей истории не имеющий и, вполне вероятно, вставленный в неё для того лишь, чтобы уведомить нас - путники-спутники перешли на "ты". Давай, что ли, на "ты", сказал один, а другой ответил: Я как раз хотел тебе предложить. Жоакин Сасса открывал дверцу, когда вновь появились скворцы ну, форменная туча, пчелиный рой, смерчем вертящийся и жужжащий оглушительно, видно, разозлились птички, и люди задирали голову, тыча пальцем в небеса, и кто-то уверял: Сколько лет живу на свете, а такого не видал - а по возрасту говорившего можно было заключить, что уж он-то всякого навидался. Их больше тыщи, добавил он и был совершенно прав: по крайней мере, тысяча двести пятьдесят скворцов подняты были в воздух по такому случаю. Догнали, промолвил Жоакин Сасса, ну-ка, газанем и оторвемся от них раз и навсегда. Жозе Анайсо окинул внимательным и сосредоточенным взглядом торжествующе галдящих птиц, летевших широким кольцом, и сказал: Не надо, поезжай потише, отныне и впредь двигаться будем медленно. Почему? Не знаю, есть у меня предчувствие, что не зря они нас преследуют. Не нас, а тебя. Пусть так, тем больше у меня прав просить, чтобы ты не гнал, кто знает, что там случится.
Начать рассказывать, как ползли они по раскаленной духовке Алентежо, под не синим даже, а каким-то белесым от зноя небом и под неумолчный треск цикад, как по обе стороны шоссе слепило глаза жнитво, как лишь изредка встречались на голой земле каменные дубы да стояли скирды соломы - так выйдет новая история, притом ничем не хуже той, что мы уже завели в свое время. Вокруг и вправду на много километров не было ни души, однако же хлеба были сжаты, зерно обмолочено, а эти и подобные им труды требовали людей. Стало быть, где-то были эти люди, мужчины и женщины, но не узнаем мы ни про тех, ни про других, ибо это перебьет плавное наше повествование, а сказано недаром: Кто с перебивом, тому кнут с перевивом. Зной и духота, сущее пекло, но Парагнедых не торопится, часто останавливается постоять в тенечке, Жоакин Сасса и Жозе Анайсо выходят, всматриваются в горизонт, ждут, и вот по прошествии определенного времени наконец дожидаются возникает на небе единственное облачко, все эти остановки были бы не нужны, если б летели скворцы по прямой, но, признав, что утверждение "сколько людей, столько и мнений" справедливо и по отношению к птицам, поймем, почему скворцы, хоть и сбились в стаю, сбились и с пути:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112