Я заботился об этой земле и правил ею; так же буду поступать и впредь, потому что земля эта моя и все, что есть на ней, — тоже мое, а вот усердствовать в увеличении народонаселения не следует, ибо чем больше людей, тем легче вспыхивают смуты. Вы правы, сеньор, слова ваши исполнены мудрости, вы опытны, вы жили в холодных странах, там все известно лучше, чем здесь, на западных задворках этого мира. Если вы согласны со мной, поговорим о том, какой данью обложить земли, что находятся во владении моем и под властью моею… Маленький эпизодик из истории этого края…

* * *
Ну и сапожник! Поставит лату, прибьет подметку, а надоест ему — бросит работу на середине, забудет про свои колодки, про нож и шило, уйдет в таверну, побранится с нетерпеливыми заказчиками, а потом еще поколотит жену, отыграется на ней за все — и за подметки и за латы: нет мира у него в душе, беспокойный человек, не успел сесть, как уже вскакивает; не успел пустить корни, как уж думает о переезде. Перекати-поле, бродяга, он приходит из таверны, держась за стенку, и недобро смотрит на сына и говорит жене: Пожалела мне грош, проклятая баба, так получай, чтоб помнила. И снова уйдет пить с приятелями: Запишите за мной, сеньор хозяин. Я-то запишу, сеньор постоялец, только учтите: счет уже велик. Ну и что с того? Я заплачу в срок, я и грошика не останусь должен. Не раз и не два Сара да Консейсан, оставив сына на попечение соседок, отправлялась ночью искать мужа, утирала слезы концом шали — хорошо, что темно, — ходила из таверны в таверну -их в Сан-Кристоване не так уж много, но все-таки хватает — и, не входя, с порога искала его глазами, а если находила, то стояла во мраке ночи, мрачно и покорно ждала. Случалось ей подбирать его где-нибудь на дороге полубесчувственного, брошенного дружками, и мир тогда вдруг становился прекрасен, потому что Домингос в благодарность за то, что она отыскала его на страшном пустыре, где бродят призраки, закидывал ей руку за плечи и позволял увести себя домой кротко, как ребенок, — да он и был взрослый ребенок.
А как раз — работы было много, он не поспевал — Домингос Мау-Темпо взял себе помощника: больше времени будет оставаться для развлечений; но однажды утром он словно не с той ноги встал, и тут ему влетело в голову, что жена его, бедная и ни в чем не повинная Сара да Консейсан, обманывает его, когда он отлучается из дому. Светопреставление началось в Сан-Кристоване: без вины виноватый подмастерье еле ушел от ножа, и Сара, которая была беременна от Домингоса, ставшего ей наконец законным мужем, до дна испила горькую свою чашу, и снова нагрузили телегу -снова пришлось шагать в Монте-Лавре: Тестюшка, мы все здоровы, дочь ваша и внук благополучны, ждем второго ребенка, вот только задумали мы перебраться в Торре-да-Гаданья, там живет мой отец, он нам поможет, жизнь будет легче. И отправились они на север, но при выезде из Сан-Кристована уже поджидал их кабатчик: Ну-ка стой, Мау-Темпо, ты мне должен за дом, где жил, за вино, что пил, плати, а не то я с сыновьями выну из тебя душу.
Хорошо, что путь им лежал недальний, потому что едва успела Сара да Консейсан ступить на порог, как родился у нее сын, названный неведомо почему Анселмо. Колыбель же у него была отменная, ибо дед его, отец Домингоса, был по профессии плотник и теперь очень радовался тому, что в соседнем доме — дверь в дверь с его собственным — родился у него внук. Делал он грубую работу, не было у него ни мастера, ни подмастерья и жены теперь тоже не было, жил среди досок и горбылей, пропах опилками, говорил странные слова — «лага», «обзол», «скобель». Человек основательный и неразговорчивый, он в рот не брал вина и потому косился на сына, позорившего его имя. Долго пестовать внуков ему, однако, не пришлось. Он только и успел объяснить старшему, что вот это — молоток, а это — рубанок, а это — долото, как Домингос Мау-Темпо, который больше не мог сносить ни упреков его, ни молчания, отправился на крайний запад провинции, в Ландейру, словно птица, что бьется грудью о железные прутья клетки… Томится моя душа, тоскует… И опять едет телега, только на этот раз запрягли в нее мула — и телегу и мула наняли у людей за хорошие деньги, а то тесть уже стал удивляться, что ж это, мол, такое: переездов много, а толку чуть — лучше уж потом ему сказать. Домингос, что ж мы все бродим по свету, как вечный жид, покоя не знаем, да с малыми детьми, ведь но ж мука. Молчи, жена, я знаю, что делаю; в Ландейре — хороший народ, и работа мне найдется; пойми ты — я обучен ремеслу, я не могу день-деньской махать мотыгой, как отец твой и братья, я мастер не из последних. Я ничего и не творю, за сапожника я замуж шла, сапожника полюбила, только поскорее бы уж нам осесть где-нибудь, чтоб кончилось это кочевье. Но что бы ни говорила Сара да Консейсан
о тяготах своих, как ни правильны были ее слова, Домингос Мау-Темпо шел в Ландейру, как в землю обетованную, и нес на закорках старшего сына, держа его за тоненькие щиколотки — тоненькие и грязненькие, ну да разве это имеет значение? Нес, не чувствуя тяжести: от сучения дратвы мышцы его и сухожилия стали прямо как железные. Топ-топ-топ — стучал копытами мул, солнышко грело не хуже одеяла, на телеге нашлось место и Саре да Консейсан. Вот только выяснилось, когда дошли до места, что мебель их сильно пострадала. Еще один переезд, Домингос, и нам не на чем сидеть будет.
Там, в Ландейре, Жоан, которого окрестили еще в Монте-Лавре, получил нового и весьма подходящего крестного отца. Им стал падре Агамедес — он сожительствовал с некой женщиной, которую называл племянницей, вот ее-то он и посоветовал в крестные матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108