Машина на полной скорости сбила Франко. Его перебросило через крышу, и он упал на асфальт. Он лежит неподвижно, из носа течет струйка крови.
Я уже рядом, причем я понятия не имею, какого хуя я тут вообще делаю. Я опускаюсь рядом с ним на колени, поддерживаю его голову, смотрю ему в глаза, полыхающие огнем и бессмысленно бегающие туда-сюда. Глаза, напоенные недоумением и злобой. Я не хочу, чтобы все было вот так. Действительно не хочу. Я хочу, чтобы он пинал меня, бил смертным боем…
— Франко, брат, мне так жаль… это неправильно… прости, брат…
Я плачу. Я держу голову Бегби в руках и плачу. Я вспоминаю старые времена, старые добрые времена, и смотрю ему в глаза, и злость уходит из них, как будто отдернули темную занавеску, чтобы впустить ясный свет, а его тонкие губы складываются в слабое подобие улыбки.
Он, блядь, улыбается мне. Потом он пытается заговорить:
— Ты мне всегда нравился. — Или это я просто ослышался, может быть, это просто оговорка. Потом он начинает кашлять, и изо рта у него брызжет кровь.
Я пытаюсь что-то сказать, но вдруг понимаю, что над нами кто-то стоит. Поднимаю голову и вижу лицо, которое кажется одновременно знакомым и незнакомым. До меня постепенно доходит, что это Нелли Хантер, только он свел с морды татуировки, и только я собираюсь сказать ему, типа, привет, как он со всей дури бьет меня в челюсть.
Меня аж подбрасывает. Бля, вот это удар. Когда я нетвердо встаю на ноги, я вижу, как он вливается обратно в толпу, а толпа собралась немаленькая — люди любят, когда что-нибудь происходит. Мне на плечо ложится рука, и я резко оборачиваюсь, опасаясь, что сейчас дружки Франко будут делать из меня котлету, но это всего лишь медбрат из «скорой». Они кладут Франко на носилки и переносят его в машину. Я иду следом за ними, но рядом стоит полицейский, и он что-то мне говорит, только я не понимаю что. Другой полицейский кивает на врачей, потом — первому копу. Тот освобождает мне дорогу, и вот я. уже внутри «скорой», а они закрывают дверцу и отъезжают. Я склоняюсь над Франко и говорю ему, ты, мол, держись.
— Все в порядке, Френк, я здесь, приятель, — бормочу я, — я здесь. С тобой.
Я скребу челюсть, которая жутко болит после удара Нелли. Добро пожаловать в Лейт. Добро пожаловать домой, именно так. Но где теперь мой дом? Лейт… нет. Амстердам… нет. Если дом там, где сердце, тогда сейчас мой дом — это Диана. Мне нужно в аэропорт.
Я сжимаю руку Франко, но он сейчас без сознания, и врачи надели ему на лицо кислородную маску.
— Вы с ним разговаривайте, не молчите, — говорит мне один из них.
Все это, блядь, не очень-то хорошо. На самом деле все просто хуево. И вот что странно: многие годы я думал, как было бы здорово, если бы с Франко случилось вот что-то подобное, я представлял себе, как это будет, но теперь, когда это произошло, я бы отдал что угодно, лишь бы этого не было. Этим ребятам из «скорой» не надо меня уговаривать, потому что я все равно не смог бы заткнуться, даже если бы и хотел.
— Ага… я хотел с тобой встретиться, Френк, поговорить, разобраться. Я действительно очень жалею о том, что случилось тогда в Лондоне, но, Френк, я тогда просто не мог ни о чем думать, мне надо было спасаться, уносить ноги. Я был в Амстердаме, но сейчас я вернулся, на время, Френк. Встретил хорошую девушку… тебе бы она понравилась. Я много думаю о приколах, которые мы вместе творили, о футболе, и как твоя мама всегда хорошо ко мне относилась, когда я к вам приходил, мне всегда были рады. Я часто вообще вспоминаю то время. Помнишь, как мы ходили в «Стэйт» на Джанкшн-стрит утром по субботам, смотрели мультики, или в тот еще старенький кинотеатр в начале Бульвара, как он назывался-то… а, «Салон»! Если у нас были деньги, то после полудня мы шли на Истер-роуд, помнишь, тебе всегда удавалось договориться, чтобы нас кто-то подбросил… А потом нас поймали, когда мы писали свои имена и рисовали эмблему Y.L.T. на задней стене Лейтской начальной школы, и нам было всего одиннадцать, и мы едва не расплакались, так что полицейские просто нас отпустили! Помнишь? Мы с тобой, Урод, Томми и Крейг Кинкейд. А помнишь, как мы все вместе трахали Карен Макки? А как насчет того случая, в Матеруэлле, когда ты отделал какого-то здоровенного мудака, а поймали за это меня?
И вот что еще странно: когда я все это говорю, вспоминаю и заново переживаю моменты из прошлого, какая-то часть моего сознания думает о каких-то совершенно посторонних вещах. Я думаю, что Псих — прирожденный эксплуататор, на инстинктивном уровне, порождение своего времени. Но эффективность его эксплуататорской деятельности уменьшается из-за того, что он слишком уж вовлечен в процесс; в интригу и в социальную сторону всего того, что он делает. Он думает, это существенно, что это действительно что-то значит. Он только об этом и думает. И он никогда не остановится, чтобы просто сесть и спокойно вспомнить, как делаются самые элементарные вещи.
Например, как взять общие деньги и с ними сбежать.
Вряд ли он сильно обрадуется, когда узнает, что деньги ушли, и я — вместе с ними. У него явно проявится комплекс неполноценности, из-за того, что его кинули уже дважды, такого всего из себя умного и проницательного мужика, может быть, с ним приключится даже что-то похожее на нервный срыв. Может, в конце концов я обыграю их обоих: и Психа, и бедного Франко. Франко… если не обращать внимания на кислородную маску, он выглядит совсем как обычно. Потом от него слышится звон, это звонит его мобильник. Я смотрю на мед-брата, и тот мне кивает. Я лезу к Франко в карман, достаю мобилу и принимаю звонок. Мне в ухо бьет крик:
— ФРЕНК! Голос Психа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175