Бустамонте взмахнул рукой, и рота мамаронов блокировала все выходы из павильона.
— Никто не покинет павильона, — объявил Регент, — пока не прояснятся все обстоятельства трагедии.
Он повернулся к врачам:
— Вы уже определили причину смерти?
Старший из троих лекарей кивнул:
— Панарх умер от яда. Удар был нанесен жалом дротика, вонзившимся в шею. Яд… — он сверился с графиками и цветными диаграммами на анализаторе, в который его коллегами были введены образцы крови Аэлло, — яд — производное мепотанакса, скорее всего, экстин.
— В таком случае, — взгляд Бустамонте скользнул от толпы меркантилийцев к внушительной фигуре Лорда Палафокса, — преступление совершено кем-то из присутствующих здесь.
Сигил Панич робко приблизился к телу.
— Позвольте взглянуть на дротик…
Старший врач указал на металлическую тарелочку. На ней лежал черный дротик с маленькой белой круглой кнопкой вроде пуговки. Лицо Сигила Панича окаменело.
— Этот предмет я заметил в руке Наследника всего несколько минут назад.
Тут Бустамонте дал волю ярости. Его скулы вспыхнули румянцем, глаза метали молнии.
— Вы, меркантилийский мошенник! Вы обвиняете мальчика в отцеубийстве?!
Беран начал хныкать, поскуливая; голова его моталась из стороны в сторону.
— Спокойно, — прошипел Бустамонте. — Причина смерти ясна. Источник — тоже.
— Нет, нет! — запротестовал Сигил Панич. Меркантилийцы стояли бледные и беспомощные.
— Нет и тени сомнения, — неумолимо продолжал Бустамонте, — что вы прибыли на Перголаи, уже зная, что ваша двойная игра раскрыта. Вы решили ускользнуть от возмездия.
— Это абсурд! — закричал меркантилиец. — Да задумать такой идиотский акт…
Бустамонте не обращал внимания на протесты. Громовым голосом он продолжил:
— Панарх неумолим. Вы воспользовались темнотой и убили великого вождя паонитов!
— Нет! Нет!
— Но выгоды из своего преступления вы не извлечете! Я, Бустамонте, не так благодушен, как Аэлло. И вот мой первый приказ: вы приговорены к смерти!
Бустамонте поднял руку вверх ладонью, зажав большой палец остальными
— традиционный паонитский сигнал — и подозвал командира мамаронов.
— Утопить этих негодяев! — он взглянул на небо: солнце уже склонилось к горизонту. — Торопитесь! Надо успеть до заката.
Поспешно, ибо паонитское суеверие запрещало убивать в темные часы суток, мамароны отволокли торговцев на скалу, обрывающуюся над могучим океаном. К ногам несчастных привязали груз и столкнули вниз… Через мгновение меркантилийцы почти без всплеска погрузились в воду — и вот уже гладь океана спокойна, как прежде.
Через двадцать минут по приказу Бустамонте тело Панарха последовало за меркантилийцами. Снова на воде мелькнул белый венчик пены, и вновь океан покатил свои волны, спокойные и голубые…
Солнце село. Бустамонте, старший Аюдор Пао, мерил террасу нервными энергичными шагами. Лорд Палафокс сидел тут же. В каждом из углов террасы стоял мамарон с оружием, направленным на Палафокса — дабы предупредить любой возможный акт насилия.
Бустамонте резко остановился перед Палафоксом.
— Решение мое, без сомнения, было мудрым.
— Что за решение вы имеете в виду?
— Касательно меркантилийцев.
— Теперь, возможно, торговля с Меркантилем станет более проблематичной, — осторожно предположил Палафокс.
— Ха! Да им плевать на какие-то жалкие три жизни там, где речь идет о доходах и выгоде!
— Да, несомненно, большого значения это для них не имеет.
— Эти мошенники и обманщики всего лишь получили по заслугам.
— Вдобавок, — отметил Палафокс, — вслед за преступлением последовало соответствующее оному наказание — притом незамедлительно, что не успело взбудоражить людей.
— Восторжествовала справедливость, — жестко сказал Бустамонте.
Палафокс кивнул:
— Конечная цель справедливости состоит в том, чтобы убедить кого бы то ни было не повторять преступлений. Способ убеждения — суть наказание.
Бустамонте повернулся на каблуках и вновь принялся ходить взад-вперед по террасе.
— Это правда, я действовал, отчасти сообразуясь с требованиями момента.
Палафокс не отвечал.
— Скажу искренне, — продолжал Бустамонте, — есть доказательства того, что преступление совершила другая рука. И вообще, в этом деле больше неясностей, нежели очевидностей.
— И в чем состоят неясности?
— Как мне поступить с юным Бераном.
Палафокс потер тощий подбородок.
— Очевидно, что это дело еще далеко не окончено…
— Не могу понять вас.
— Мы должны задать себе один вопрос: действительно ли Беран убил Панарха?
Вытянув губы и выпучив глаза от удивления, Бустамонте стал похож на некий невиданный доселе гибрид мартышки и лягушки.
— Несомненно!
— Зачем ему это понадобилось?
Бустамонте пожал плечами.
— Аэлло не питал к Берану любви. И есть серьезные сомнения в том, что этот ребенок — действительно сын Аэлло.
— В самом деле? — задумался Лорд Палафокс. — И как вы предполагаете, кто настоящий отец мальчика?
Бустамонте снова пожал плечами:
— Божественная Петрайя была не вполне разборчива, да к тому же весьма опрометчива, но мы никогда не узнаем правды, ибо год назад Аэлло приказал утопить ее. Беран был убит горем — может быть, причина преступления в этом?
— Не принимаете ли вы меня за дурака? — Палафокс улыбался своей особенной улыбкой.
Бустамонте взглянул на него в изумлении.
— А в чем дело?
— Замысел исполнен слишком четко. Ребенок скорее всего действовал под гипнотическим принуждением. Его рукой двигал другой мозг.
— Вы думаете? — нахмурился Бустамонте. — И кто бы мог быть этим «другим»?
1 2 3 4 5 6 7 8