- провозгласил Второй Любимый Помощник, поднимая бокал.
Катерина потупила глаза и покраснела от удовольствия.
Официанты под руководством суетящегося Бурбона тем временем на длинном подносе внесли огромного угря. Под горячее Оргиевич, уже обнимая Катерину за талию, провозгласил:
- За президента! Дай Бог ему здоровья!
- За президента! - гаркнула свита. Зазвенели ножи и вилки. А через четверть часа Катерина, смерив меня победно-насмешливым взглядом, уже уводила из зала Второго Любимого Помощника. Оргиевич на пороге оглянулся и наставительно сказал:
- Вы тут не балуйтесь без меня! Нам с Катей поговорить надо. Мы скоро вернемся…
- М-да-а, - молвил временный поверенный, подслеповато глядя им вслед, - здорово ты это, Павлик, подстроил.
- Ничего я не подстраивал!
- Ну не надо! Своим-то не надо…
Разврат продолжился. Гоша и Тенгизик, проявляя непонятное постоянство, отыскали под столом свою тихо плачущую блондинку и возобновили надругательство. Один из официантов от всего виденного и пережитого свалился в обморок. Его унесли. Бурбон припал на залитую вином скатерть и душевно беседовал по-французски с головой съеденного угря. Я, выхлебав фужер водки, пошел обессилено мстить Катьке с пьяными танцорками.
Оргиевич и Катерина в ту ночь так и не вернулись…
- Ну и стерва она у тебя, - заметил временный поверенный, подозрительно протирая вернувшиеся к нему очки.
Мы ехали домой по пустынным парижским улицам. Было утро, и листва каштанов выглядела серой, как на черно-белой фотографии. Да и вообще весь мир был послеразвратно сер и тошнотворно пресен.
- Стерва, - согласился я. - Но ты думаешь, ей сейчас с ним хорошо? Нет. Она не от этого тащится…
- А от чего?
- Не дай Бог тебе узнать!
Именно в то утро я начал смутно понимать, что истинное удовольствие Катька получала лишь в одном случае - когда видела разъяренное лицо мужика, орущего в бессильной злобе:
- Стерва! Я ненавижу тебя! Ненавижу!! В этом был ее настоящий оргазм, ради которого она могла подолгу таить в своей умной головке самые изощренные многоходовки, могла идти, ползти, красться к своей счастливой женской судороге месяцами и однажды добиться своего:
- Стерва-а-а!

10. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИЗМЕНА
На следующий день Второй Любимый Помощник, свежий и бодрый после утренней сауны с массажем, начал деловитый обход российской части авиационной выставки. В этом государственном муже, сосредоточенном, резко отдающем команды референтам, трудно было признать вчерашнего Оргиевича, начавшего со сметаны, а завершившего «бордельеру» в постели моей секретарши. Катерина была при нем, и по взглядам, которыми они обменивались, мне стало ясно: мерзавка выступила с показательной программой и по всем видам получила высшие баллы.
Я шел следом за ними, стараясь удерживать на лице счастливую улыбку кормилицы, выдающей свое дитятко замуж за хорошего человека. Но в душе, в душе была тоска, был ноющий нарыв, вдруг дергавший так, что в глазах темнело от отчаянья: «Как же я теперь буду без этой стервы, суки, гадины, предательницы, без этой трахательной куклы? Как я буду без нее?» У нее же в кулаке моя игла! Я и представить себе не мог, что мне будет так тяжело терять Катьку.
- Не переживай, Павлик, - успокоил, заметив мое состояние, временный поверенный. - Вернется. У Оргиевича никто долго не держится.
Свита медленно двигалась вдоль стендов, пялясь непроспавшимися глазами на чудеса загибающейся российской авиации.
- А это еще что за прокладка с крылышками? - скривился Второй Любимый Помощник Президента.
- А это, Владимир Георгиевич, - гнусно воспользовавшись моим состоянием, попытался влезть в разговор Братеев, - уникальная разработка, к сожалению…
- Что значит «к сожалению»? Что вы здесь все время ноете? И вообще я не тебя спрашиваю, а Павлика!
Я превозмог отчаянье, собрался с мыслями и стал обстоятельно рассказывать о наполовину придуманных успехах «Аэрофонда» в деле строительства малой российской авиации. Оргиевич благосклонно слушал мои разъяснения, изредка бросая уничтожающие взгляды на Братеева, который, не получив приглашения на «бордельеру», за одну ночь похудел от расстройства килограммов на десять. А теперь, после такой публичной оплеухи, седел прямо-таки на глазах. Я решил окончательно добить старого врага и скорбно поведал о моем проекте городского аэротакси, забракованном братеевским комитетом еще два года назад. Тут Второй Любимый Помощник окончательно возмутился и рявкнул:
- Павел мой друг, - он для наглядности даже положил мне на плечо руку. - У нас с Президентом на него большие виды. Возьмем его в команду молодых реформаторов. Будешь мешать - удавлю!
Гоша и Тенгизик инстинктивно подались в сторону Братеева, на миг даже выпустив из рук все ту же несчастную блондинку, которую они с удивительным постоянством таскали с собой. Посмотрев на эту несчастную (а ей были не нужны уже никакие тройные гонорары - разве что на лечение), полагаю, многие русские девы, мечтающие в своих блочных халупках о выгодах древнейшей профессии, навсегда отказались бы от этой мысли и пошли работать шпалоукладчицами.
- Смотрите, - продолжал Второй Любимый Помощник, похлопывая меня по плечу, - вот у кого надо учиться. Парень в авиации четыре года, а о нем уже весь мир говорит! А вы… Куда вы годитесь? И не надо жаловаться на реформы. Да, стране трудно, но мы фашистов победили! Магнитку построили! Нам мужики нужны, пахари! А не временные импотенты и слюнтяи с депутатскими значками!
Братеев стал цвета хорошо вызревшего баклажана, а временный поверенный потупился. Ко мне же весело подвалили Гоша с Тенгизиком и, похлопав по плечу, еще хранящему тепло могучей ладони, сказали хором:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87