– Сикинн, ты поедешь с ними в Трезену…
– Нет, нет! – закричала Архиппа. – Ты, Сикинн, пойдешь со своим господином. Ты будешь охранять его в бою!
Увидев, что лицо Архиппы непреклонно, Фемистокл согласился.
– Но сможешь ли ты Сикинн, воевать с персами? Ты ведь и сам перс.
– Но разве не персы бросили меня, раненного, на поле битвы, когда еще в ту войну мы пришли сюда с нашим царем Дарием? Они бежали, оставив меня на поругание врагу. Ты меня взял к себе, ты меня вылечил, ты всегда был мне добрым господином. Я умру за тебя по первому твоему слову!
– Не будем говорить о смерти. Нам не умирать надо, а побеждать!
На это Фемистоклу никто не ответил. Побеждать! Как поверить в невозможное? Да и верил ли он сам в это?
Фемистокл молчал. Нестерпимая тоска давила сердце. Он поднял глаза к Акрополю, мысленно прощаясь с афинской святыней. Там, за высокими колоннами храма, стоит статуя их богини, одинокая, оставленная…
– Поезжайте, я догоню вас, – сказал он Архиппе.
Он свернул в сторону, поднялся на Акрополь. Хотелось еще – в последний раз! – окинуть взглядом с высоты холма свою родную землю, проститься. Кто знает, придется ли ему вернуться сюда!
Он вошел в храм. Богиня Афина сурово глядела куда-то поверх его головы.
– Клянусь Зевсом! – вдруг прошептал Фемистокл. – А где же эгида богини?
Золотая эгида, украшавшая грудь богини, исчезла.
«Спрятали жрецы! – решил Фемистокл. – Спрятали для персов!»
Он вошел в маленькую комнату позади святилища. Там было сложено все имущество храма – треножники, светильники, старые расшитые покрывала богини… Фемистокл внимательно осмотрел помещение и не нашел эгиды.
«Значит, унесли с собой…»
В самом углу он заметил ларец. Фемистокл открыл его и отшатнулся в изумлении: ларец был полон золота.
– Так вот что они оставили персам в подарок! – пробормотал Фемистокл. – Я так и знал… Но нет, не персам пойдет это афинское золото, а пойдет оно в уплату нашему афинскому войску!
Он спрятал ларец под плащом и вышел из храма.
Город затихал, умирал. Только старики, которые были уже не в силах держать меч в руках, стояли на холме Акрополя и глядели вслед уходящим. Одни могли бы тоже уйти в Трезену, но не ушли вовремя. Другие никуда не могли уйти, потому что были немощны. Теперь они все надеялись и верили, что деревянные стены, о которых говорил оракул, – именно стены Акрополя, хотя они были всего-навсего колючим плетнем. Старики стояли тихие, как дети, и беспомощно плакали, видя разорение своей древней и славной отчизны.
А в гавани один за другим от берегов Аттики отходили корабли. Семьи афинян переправлялись на Саламин. За одним из кораблей в пролив бросилась собака – ее хозяин плыл на этом корабле. Она из последних сил спешила за триерой. Никто не думал, что она сможет доплыть до острова. Но собака доплыла, вылезла на берег и, не успев увидеть хозяина, упала мертвой.
Корабли увозили семьи афинян и в Трезену, прибрежный город Арголиды. Этот город был когда-то населен ионийцами и поэтому был связан с Афинами узами тесной дружбы.
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ФЕМИСТОКЛА
Еврибиад, бледный, озабоченный, обратился к военачальникам:
– Ксеркс собирает свой флот у Фалер. Надо готовиться к морской битве. Где мы, дадим эту битву? Кто желает – сообщите свое мнение.
Фемистокл, уже заранее продумавший, как и где надо дать морской бой, предложил без колебаний:
– Морской бой надо дать здесь, у берегов Аттики, в Саламинском проливе.
И сразу начался спор. Громче и решительнее всех выступали пелопоннесцы и коринфяне, заботясь о своих городах.
– Аттика уже оставлена – зачем же нам защищать ее?
– Надо спешить к Истму и там дать бой! Надо защищать Пелопоннес, пока еще он принадлежит нам!
– Если мы проиграем битву здесь, у Саламина, то будем заперты на острове!
– Да! И без всякой надежды на спасение. А с Истма мы еще можем спастись – уйдем в свои города и укрепимся там!
Фемистокл, слушая это, не знал, выдержит ли его сердце. Все отступились от афинской земли. Отступились от святилища всей Эллады – афинского Акрополя. Афинские корабли должны уйти к Истму и защищать Пелопоннес, покинув Аттику на произвол врага!
Фемистокл был в отчаянии.
– Но если мы уведем корабли от Саламина, то погибнут все афинские семьи, которые укрылись на острове! Неужели вы пойдете и на это?
В Собрание, расталкивая военачальников, ворвался какой-то человек, бледный, растерянный, в одном хитоне.
– Персы уже в Афинах, – крикнул он охрипшим голосом. – Они жгут Акрополь!
Военачальники вскочили со своих мест. Каждый кричал свое:
– Боги отступились от нас!
– К Истму! Скорей к Истму!
Некоторые из пелопоннесцев не стали ждать, пока вынесут решение, и бросились к своим кораблям, спеша поднять якоря.
Фемистокл еще пытался убедить союзников:
– Поймите, что, защищая Аттику, мы защитим и всю Элладу! Ведь только здесь, у Саламина, в узких проливах, мы можем выиграть битву! Мы знаем наш пролив, и подводные камни, и отмели, персы же их не знают. А у Истма, в открытом море, персы наверняка разобьют нас!
Но его уже никто не слушал. И сам Еврибиад отвернулся от него.
– Решено, – сказал Еврибиад, – дадим битву у Истма.
Многие корабли готовы были отплыть. И лишь наступившая ночь удержала их у Саламина.
С гневным сердцем и поникшей головой Фемистокл вернулся на свой корабль. Его красноречие не победило страха военачальников, его разумные доводы не дошли до их разума. Каждый стремится защитить именно свой. город – и разве не по этой самой причине нынче гибнет Эллада?
Воины-афиняне следили за Фемистоклом тревожными глазами, когда он тяжелым шагом проходил мимо них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66