– Знаешь что, Таня? – сказала Алёнка. – Пойди в деревню, позови кого-нибудь… Может, Юрку…– А ты?– А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.– Будешь стоять?– Буду.– А если замёрзнешь?– Всё равно буду стоять.Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней – тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.– Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, – сказала тётка Марья. – Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка – с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта – сухие мелкие обломки жёстких стеблей – летела вокруг, словно белая придорожная пыль.Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.– Батюшки мои! – сказала Танина мать, приостанавливая работу. – Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!– Мы тебе кисель принесли, – сказала Таня. – Полдничай!Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.– Какие же полдники – уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?– Да нас давно послали… – сказала Таня.– А где ж вы были?– Да мы всё шли…– У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! – сказала соседка Татьяна.А соседка Катерина сказала:– Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель – дорога забота!– Ну, отдохните – видно, далёкий у вас путь был, – сказала мать. – А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы – и ржаные, и овсяные, и льняные, – когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.– Слазить бы туда, а? – прошептала Таня.Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:– Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!– А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!– Много там ещё льну-то? – спросил кто-то. – А то уж темно становится.– Девчонки, есть там лён на колосниках? – крикнула бригадирша тётка Дарья. – Видно вам или нет?– Видно! – ответила Таня. – Все колосники видно, а льна – ни одного снопа нету!– Ну тогда давайте поживей, – сказала тётка Дарья. – Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой – Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:– Ку-ку!Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:– Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, – сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня! В гостях на скотном На другой день в сумерки Таня и Алёнка возвращались с горы и волочили свои большие салазки.– У меня в валенках снегу полно, – сказала Алёнка.– А ты вытряхни, – посоветовала Таня.– Да как я вытряхну? Он там растаял, вода хлюпает.Они шли мимо скотного двора. В сторожке на скотном светился огонёк и над крышей поднимался дым.– Ваш дедушка печку топит, – сказала Алёнка, – вон дым из трубы идёт.– Пойдём к дедушке, – сказала Таня. – Твои валенки посушим.Подружки подошли к окну и постучались. Дедушка отворил дверь.– Ах, батюшки! – сказал он. – Да ко мне, никак, гости пришли!Дедушка ночевал в сторожке на скотном дворе – он сторожил по ночам скотину. Глядел, чтобы какой-нибудь бык с привязи не сорвался. Или коровы не забодали бы друг друга. Или не вздумал бы забрести волк из лесу в глухую зимнюю ночь.Дедушка топил в сторожке печку, чтобы не холодно было ночевать. Алёнка как вошла, так сразу сняла валенки и поставила их к огню сушиться. А потом все трое – дедушка, Таня и Алёнка – уселись перед огоньком на лавочке.– Дедушка, – сказала Таня, – а ты не боишься ночевать один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10