Медленно сформировался образ, открывающий огромный черный фонтан, из которого начал бить бесконечный луч ослепительно ясного света. Около него появилась фигура, регулирующая прилив ртом. Когда она ступила на пол, из-под ног ее брызнули краски, а из рук, которыми она перебирала по скамьям и контейнерам, взорвалась мозаика голубых и фиолетовых пузырей, лопающихся в темноте как вспышки звезд.
Фотоны шептали. Непрерывно, словно приглядываясь блестящим вокруг себя звукам, анемон расширялся. Его нервная система объединилась, создавая новый источник стимулов, которые плыли из тонких перепонок хребтовой хорды. Молчащие очертания лаборатории начали потихоньку набухать волнами звука из дуги света, отбиваясь эком от скамей и устройств. Их острые контуры резонировали теперь сухим, пронзительным полутоном. Плетеные пластиковые стулья бренчали дискантом стаккато, четырехугольный стол отвечал непрерывным двутоном.
Не обращая внимания на эти звуки, так как он их уже понял, анемон обратился к потолку, который звучал как панцирь, одетый в голоса, плывущие из лучащихся ламп. Проникая через узенький краешек неба, голосом чистым и мощным, полным бесконечным числом полутонов, пело Солнце...
Не хватало еще нескольких минут до рассвета, когда Пауэрс покинул лабораторию и завел автомобиль. Позади него осталось в темноте здание, освещенное белым светом Луны, стоящей над холмами. Он вел машину по извилистой подъездной аллеи, бегущей вниз, к дороге вдоль берегов озера, слушал скрежет шин, врезающихся в острый гравий покрытия. Потом он переключил скорость и нажал на педаль акселератора.
Глядя на известковые холмы, вдоль которых он ехал, все еще неразличимые в темноте, он осознал, что хотя не замечал их очертаний, сохранил в мозгу их образ и форму. Это было неопределенное чувство, источником ему служило почти физическое впечатление, он воспринимал его словно прикосновениями глаз непосредственно из котловин и впадин между взгорьями. Несколько минут он поддавался этому чувству, не стараясь даже определить его точнее, создавая в мозгу странные конфигурации очертаний.
Дорога сворачивала сейчас у группы домиков, выстроенных на берегу озера, тут же у подножия холмов он внезапно почувствовал огромную тяжесть массива, возвышающегося на фоне темного неба - острой скалы из блестящего мела - и осознал тождественность этого чувства с зарегистрированным так сильно в его памяти. Ведь смотря на скалы он осознал те миллионы лет, которые прошли с мгновения, когда она впервые поднялась из магмы земной скорлупы. Острые хребты, поднимающиеся в трехстах футов под ним, темные впадины и щели, нагие глыбы, лежащие вдоль шоссе, - все это имело собственное выражение, которое принимал в мозгу тысячью голосов - суммой всего времени, которой проплыло в течение всей жизни массива - было психическим образом так определенным и ясным, словно он его только что увидел.
Бессознательно он сбросил скорость и, отводя взгляд от взгорья, чувствовал, как на него обрушилась вторая волна времени. Картина была шире, но основывалась на более короткой перспективе, она била из широкого круга озера и изливалась на острые, разрушающиеся уже известняковые скалы, как мелкие волны, бьющие о мощный выступ континента.
Он закрыл глаза, оперся о спинку сиденья и направил автомобиль на разрыв, разделяющий два этих течения времени, чувствуя, как картины усиливаются и углубляются в его мозгу. Подавляющий возраст пейзажа и едва слышные голоса, доходящие от озера и белых холмов, казалось, переносили его в прошлое, вдоль бесконечных коридоров к первому порогу мира.
Он свернул на шоссе, ведущее к стрельбищу. На обеих сторонах ложбины лица холмов кричали, отражаясь эхом в непроницаемых полях времени как два гигантских, противоположных полосах магнита. Когда он, наконец, вывел автомобиль на открытое пространство озера, ему казалось, что он чувствует в себе тождественность каждого зернышка песка и кристалла соли, зовущих его с цепи окрестных холмов.
Запарковав автомобиль вблизи мандалы, он медленно приближался к наружному кругу, очертания которого уже проглядывали в свете приближающейся зари. Над собой он слышал звезды, космических голосов, которые наполняли небо, с одного конца по другой, как настоящий небосклон времени. Как накладывающиеся радиосигналы, перекрещивающиеся в пространственных углах неба, падали словно метеор из самых узких щелей пространства. Над собой он видел красную точку Сириуса - и слушал его голос, длящийся много, много миллионов лет - приглушенный спиральной Туманностью Андромеды, гигантскую карусель исчезнувших вселенных, голоса которых были почти так же стары как и сам космос. Он знал теперь, что небосклон был бесконечной вавилонской башней - песней времени тысяч галактик, накладывавшихся друг на друга в его сознании. Когда он приближался к центру мандалы, наклонил еще голову, чтобы взглянуть на сверкающий уступ Млечного пути.
Дойдя до внутреннего круга Мандалы, едва в нескольких шагах от центральной плиты, он почувствовал, что хаос голосов утихает и он слышит один, доминирующий голос. Он взошел на плиту и поднял взгляд к темному небу, смотря на созвездия, на галактические острова и за них, слушая слабые правечные голоса, доходящие до него через миллионолетия. В кармане он чувствовал ленту и направил взгляд к отдаленному Гончему Псу, слыша его мощный голос.
Как нескончаемая река, так широкая, что ее берега даже исчезают за горизонтом, к нему плыл непрерывно огромный поток времени, наполняющего небо и Вселенную и охватывающий все, что в них содержится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13