Ты хочешь сказать, что мне не следовало бы приводить мальчика сюда?
Мэттьюз откинулся на подушке.
- Вовсе нет - я присутствовал при его появлении, пусть же он поприсутствует при моем конце... - Он снова посмотрел на Конрада. - Желаю тебе наилучшего, Конрад. Не сомневаюсь, ты удивляешься, почему я не хочу идти вслед за тобой в больницу.
- Ну, я... - начал было Конрад, но дядя попридержал его за плечо.
- Джеймс, нам пора двигать. Думаю, мы можем считать, что обо всем договорились.
- По-видимому, нет. - Доктор Мэттьюз снова поднял руку, нахмурившись при этом от слабого шума. - Я скоро, Тео, но если я не расскажу ему кое-что, никто не сделает этого, и в первую очередь, доктор Найт. Итак, Конрад, тебе семнадцать?
Когда Конрад кивнул, доктор Мэттьюз продолжал:
- В таком возрасте, насколько помню, кажется, что жизнь продолжается вечно. Однако каждый живет всегда по соседству с вечностью. По мере того, как стареешь, все чаще и чаще обнаруживаешь, что все стоящее в жизни имеет определенные границы - во времени, начиная_с простых вещей до самых важных: бракосочетание, рождение детей и так далее; это касается и самой жизни. Четкие линии, очерченные вокруг вещей, как бы определяют их место. Нет ничего ярче бриллианта.
- Джеймс, ты зашел слишком далеко...
- Спокойно, Тео. - Доктор Мэттьюз приподнял голову, он почти присел в постели. - Может быть, Конрад, ты объяснишь доктору Найту, что только благодаря тому, что мы так дорожим жизнью, мы отказываемся сокращать ее. Тысячи четких линий прочерчены между тобой и мной, Конрад, это различие в возрасте, характере и жизненном опыте, различие во времени. Ты должен сам заработать все эти отличия. Ты не можешь взять их взаймы у кого бы то ни было, в особенности у мертвого.
Конрад оглянулся, когда открылась дверь. Старшая из монахинь стояла в холле. Она кивнула дяде. Конрад поправил свой протез для обратного путешествия, ожидая, пока дядя распрощается с доктором Мэттьюзом. Когда монахиня шагнула к постели, он заметил на шлейфе ее накрахмаленного платья пятна крови.
Они снова прошли мимо офиса гробовщика; Конрад тяжело опирался на свои палки. Когда старики в садиках махали им руками, дядя Теодор сказал:
- Я сожалею, он, кажется, подтрунивал над тобой, Конрад. Я не хотел этого.
- Он присутствовал при моем рождении?
- Он помогал твоей матери. Мне показалось, что было бы правильно, если бы ты увидел его перед смертью. Что он нашел в этом смешного, не могу понять.
Полгода спустя, с точностью до одного дня, Конрад Фостер шел по шоссе навстречу пляжу к морю. В ярком солнечном свете он видел высокие дюны над пляжем, а за ними - чаек, сидевших на подсыхающей песчаной банке в устье эстуария. Движение по приморскому шоссе было еще более оживленным, чем тогда, и песчинки, поднятые в воздух колесами мчавшихся легковых и грузовых автомобилей, облаком пыли дрейфовали над полями.
Конрад споро шел по дороге, нагрузив свою новую ногу до предела. За последние четыре месяца швы окрепли, почти не причиняя боли, и нога казалась еще сильней и гибче, чем была когда-то его собственная. Иногда, когда он забывал о ней во время прогулки, нога, казалось, рвалась вперед по своей собственной воле.
И все же, несмотря на ее добрые услуги и исполнение всего того, что доктор Найт обещал ему за это, Конрад не принял свою новую ногу. Линия шрама не толще волоса, которая окружала его бедро над коленом, стала границей, которая разделяла ногу надвое с большей убедительностью, чем любая другая физическая граница. Как и говорил доктор Мэттьюз, присутствие этой ноги словно уничижало его самого, скорее разделяя, чем интегрируя ощущение его собственного я. С каждой неделей и месяцем это чувство становилось все сильней, по мере того, как сама нога приходила в полную норму. По ночам они лежали вместе подобно молчаливым партнерам в неудавшемся браке. В первый месяц своего выздоровления Конрад согласился помочь доктору Найту и руководству больницы в осуществлении их кампании побудить пожилых людей ложиться на восстановительные операции, а не просто расставаться со своими жизнями, однако после смерти доктора Мэттьюза Конрад решил не принимать больше участия в этом. В отличие от доктора Найта он понял, что не существует реальных средств принуждения, и только оказавшиеся на смертном одре, подобно доктору Мэттьюзу, были вправе оспаривать этот вопрос. Остальные же просто улыбались и махали руками в своих тихих садиках.
Более того, Конрад знал, что его собственная, растущая в нем неуверенность по поводу новой конечности станет скоро очевидной для их пытливых глаз. Большой новый шрам теперь обезобразил кожу над голенью, и причина этого была очевидна - поранив ногу дядиной газонокосилкой, он намеренно позволил ране загноиться, словно этот акт самоуничтожения мог символизировать ампутацию ноги. Однако нога, казалось, стала еще здоровее от этого кровопускания.
В сотне ярдов поодаль был перекресток с дорогой, ведущей от пляжа. От легкого бриза мелкий песок поднимался клубами пыли с дорожного покрытия. В четверти мили от него двигалась цепочка автомобилей, и водители последних легковушек пытались обогнать два тяжелых грузовика. Вдалеке, в эстуарии, послышались крики. Невзирая на усталость, Конрад припустился бегом. Хорошо знакомое стечение обстоятельств вело его к месту несчастного случая.
Когда Конрад достиг перекрестка, первый грузовик оказался совсем близко от него - водитель замигал фарами, когда Конрад ступил на бордюрный камень, стремясь как можно скорее оказаться на островке безопасности с его свежевыкрашенным пилоном.
1 2 3 4 5 6 7 8