Боль пронзила все тело, и он долго сидел, поскуливая, на ступеньке, ухватившись одной рукой за перила, а другой растирая поясницу. Затаив дыхание и боясь, что кто-то может его услышать, Гарольд беспокоился о том, что его предприятие закончится провалом из-за какого-нибудь сверхсознательного патологоанатома, решившегося подольше задержаться в лаборатории. Тревога усилилась, когда он заметил, что у подножия лестницы горит свет. Чтобы попасть в подвальное помещение, нужно было еще завернуть за угол, а потом одолеть еще с дюжину ступенек. Лампа едва светилась, и Гарольд, подбадривая себя, тащился дальше на свет, как бабочка стремится на огонь.
Наконец он спустился в самый низ, очутившись на площадке перед лифтом. Двери всех лабораторий были закрыты. Может быть, подумалось ему, кто-то просто забыл выключить свет? Но, с другой стороны, люди, которые здесь работали, слишком аккуратны, чтобы не заметить оставленную включенной лампочку. Сердце по-прежнему выскакивало из груди, и Гарольд, подойдя к первой лаборатории, приложил ухо к двери.
Ни звука.
Он нажал на ручку, но она не поддалась. Подобным же образом Гарольд проверил двери остальных трех лабораторий и, удовлетворенный, решил, что, видимо, так было предусмотрено - оставлять свет зажженным. В какой-то степени он чувствовал признательность к тем, кто принял такое решение. Хотя света хватало ровно настолько, чтобы вырвать из мрака маленькую площадку перед лифтом, все-таки в его тусклом мерцании можно было сориентироваться, куда идти дальше.
В котельной, как всегда, стояла жара. На этот раз Гарольд обрадовался ей, так как продрог до мозга костей. Все так же непрерывно гудел генератор. Пирс быстро прошел к мусорному баку, поднял крышку и принялся разгребать смердящие куски ткани, не обращая внимания на гнойные выделения, прилипавшие к рукам. Наконец его пальцы нащупали мягкую, желеобразную массу.
Очень бережно он вынул зародыша и долго держал его перед собой. Даже в неясном свете было видно, что кожа зародыша посинела. Гарольд обернулся и положил его на одну из запачканных простыней, сваленных позади него на каталке. Затем, будто упаковывая хрупкий рождественский подарок, завернул крошечное тельце в простыню. Запах разложения ударил в нос, но Пирс старался не обращать на него внимания. Его «драгоценность» была при нем, и, как мать с младенцем на руках, он пустился в обратный путь.
* * *
Перебежав открытое пространство, Гарольд замедлил шаг, когда почти подошел к хилому своему жилищу. Запыхавшись, привалился к стене, вглядываясь единственным глазом в темноту, откуда только что пришел. Никто его не видел и не слышал. Никто за ним не гнался. Гарольд слабо улыбнулся и закрыл глаза, жадно вдыхая морозный воздух, пытаясь очистить дыхательные пути от смрадного запаха, исходившего от простыни и того, что в ней находилось. Впрочем, теперь эти мелочи уже не имели значения. Главную и самую опасную часть своей миссии он выполнил. Следующий шаг можно считать простой формальностью.
Хибара, в которой жил Гарольд, стояла в десяти ярдах от низкой изгороди из колючей проволоки, окружавшей больничную территорию. За ней открывались необъятные просторы полей. Некоторые участки земли на них принадлежали больнице, но не были огорожены. Там, вдалеке, виднелись огни Игзэма, мелькали фары машин, проезжавших время от времени по ведущему в город двухполосному шоссе. Гарольд подошел к изгороди и осторожно переступил ее, все же неловко зацепившись штаниной за предательские колючки. Материя на штанине слегка треснула, и Гарольд дернулся, чтобы освободиться.
Прямо перед ним участок земли отлого спускался вниз, к оврагу, напоминавшему жадно открытую черную пасть, зияющую в ночи. Гарольд собрался с духом и двинулся в направлении ложбины. Над ним возвышались опоры высоковольтных линий, металлические ноги которых застыли в широком шаге, а венчавшие их высоковольтные провода, растворившись во мраке, не были видны. Воздух напоен запахом озона, как после грозы, и было слышно слабое потрескивание сверху.
Гарольд добрался до подножия небольшого холма и остановился рядом с опорой. Он совершенно обессилел, был опустошен морально и физически. В глаз будто насыпали песку, а горло пересохло; но он все шел и шел дальше и дальше, пока наконец не обнаружил подходящее, по его мнению, место: естественного света здесь оказалось вполне достаточно. Он постоял, затем, положив сверток в грязной простыне на подмерзшую траву, принялся скрести землю голыми руками. К счастью, почва была еще достаточно мягкой, чтобы выкопать необходимое углубление. Гарольд напоминал собаку, облюбовавшую хорошенькое местечко, чтобы запрятать любимую кость. Скоро позади него вырос холмик земли. Громко отдуваясь, пропитанный запахом пота и загаженной простыни, он вынул зародыша из вонючей ткани и очень осторожно опустил в яму.
Слезящимся глазом Гарольд долго смотрел на голое тельце. Потом поднял голову. Его била дрожь.
- Гордон! - прошептал он. - Прости меня.
В нем боролись противоречивые чувства: глубокая печаль и в то же время нечто, похожее на облегчение. Возможно, ему наконец удастся искупить свою вину? Он принялся забрасывать крошечное тельце влажной землей.
- Мама, - еле слышно говорил он, продолжая бросать землю в могилу. - Теперь все будет по-другому. На этот раз я не допущу этого. Сожжений больше не будет.
Он глянул вверх, как бы ожидая кого-то увидеть или услышать чьи-то голоса, но только ветер свистел в высоковольтных проводах.
Гарольд сровнял края ямы и утоптал ногами, вытер руки о край грязной простыни и, скрутив ее, спрятал в ближайший кустарник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78