Оглядев дело рук своих, пришелец спустился вниз, в ту единственную комнату, которая доселе избежала такого пугающего разрушения.
Рабочий кабинет Миллера оказался заперт, но это неудобство было преодолено за одну минуту. Замок был сорван тем же лезвием, ударом ноги пришелец открыл дверь и ворвался в помещение, разгоряченный легкой победой. Его опьяняла беспрепятственная возможность громить и корежить, сладостное наслаждение доставлял вид перевернутого вверх дном дома.
Но теперь, на пороге кабинета, пришельца обуяли новые чувства.
На него, казалось, грозно надвинулись стены, увешанные наследием, доставшимся от смерти и страданий. Нескончаемая вереница фотографий. Вошедший оцепенел: лабиринт черно-белого ужаса — единственное украшение комнаты — опутал стены такой плотной сетью, что под ней не были видны обои. Как в кошмарном бреду, он начал медленно обводить взглядом помещение.
Укоризненно смотрели со всех сторон невидящие глаза.
Труп с пробитой головой уставился на него, открыв рот в немом ужасе.
Неподвижно сидела женщина с содранной кожей, выставив напоказ свое обнаженное тело.
Жертва ожога с почерневшим месивом вместо лица слепо взирала на мир одним уцелевшим глазом.
Пришелец подошел к женщине с содранной кожей и медленно протянул руку, чтобы коснуться синтетической плоти. Она была холодной и влажной, как смерть, но пришелец провел своей пытливой рукой дальше вверх по окровавленному предплечью к плечу и затем к груди. К упругому бюсту из латекса с прожилками искусственных вен и влажному от правдоподобной до тошноты крови. Рука пришельца обхватила этот холодный ком, смакуя ощущение, доставляемое ему Искусственной плотью.
Сильно запахло латексом.
Пришелец ухватился за волосы, ощутив шелковистость ниспадающих прядей, точнее нейлона, из которого они были сделаны. Половина резиновой головы была лысой, почерневшей от ожога и с обгоревшим волосяным покровом. Натуральность зрелища была поразительной.
Дыхание пришельца замедлилось, когда он перешел от женщины с содранной кожей к жертве ожога, пробежав трясущимися пальцами по каждому сгустку искусственной плоти, каждому ребру и выжженной огнем ране.
Боже мой! Сколько красоты было в этих мерзостях!
Пришелец наклонился поближе к жертве с пулевой раной в голове, просунув указательный палец в отверстие в черепе, наслаждаясь мягкостью резиновой плоти. Как холодна и, однако, как податлива она!
Как изумительно правдоподобна!
Затылок пробит, волосы содраны, обожжена зияющая рана. А сквозь нее проступает серовато-красная масса, представляющая мозг. Мозг был сделан из твердой резины и все же выглядел исключительно натурально. Пришелец ощупал затылок манекена и потеребил рваные полоски искусственной кожи вокруг сквозного отверстия.
На блюде, стоявшем на шкафчике с множеством картотечных ячеек, лежала отрубленная голова и молчаливо смотрела на происходящее.
От манекенов пришелец перевел взгляд на фотографии. Эту бесконечную череду кадров запечатленных на снимках смерти, боли и увечий. Свидетельства неимоверного предсмертного ужаса. Насильственной смерти.
Забитые насмерть. Застреленные. Сожженные.
Здесь можно было найти любой доступный человеческому воображению способ умерщвления, увековеченный на глянцевых снимках размером двадцать четыре на восемнадцать.
Обезглавленные. Расчлененные. Выпотрошенные.
Изобретательность не знала границ.
Пробежав глазами по причудливому переплетению смертей, пришелец вновь обратил свое внимание на манекены. На эти памятники в натуральную величину, созданные, чтобы увековечить разум на грани безумия.
От желания разнести все в пух и прах не осталось и следа. Уничтожить такое рука не поднималась.
Пришелец снова приблизился к женщине с содранной кожей и погладил ее по окровавленной щеке, наслаждаясь холодком, веявшим от ее искусственного тела.
Такая красота!
Глава 51
Телефон оказался практически единственной нераскуроченной вещью, и Миллер несколько часов просидел среди развалин своей гостиной, держа на коленях аппарат.
Он осмотрел все наверху, на кухне и обнаружил ужасное разорение везде, кроме рабочего кабинета, но сейчас он сидел один в гостиной с бледным лицом, окруженный ворохом мусора. Дважды он поднимал трубку, порываясь позвонить в полицию, и дважды опускал ее, давая себе возможность еще немного подумать.
Жилье превратилось в хлам. Тот, кто произвел этот разгром, действовал обдуманно. Мерзавец. Но почему он не тронул кабинет? Этот вопрос не давал Миллеру покоя. То, что он ценил превыше всего, было на месте и нетронуто.
Почти.
Он поднял трубку к уху и набрал три девятки, попросив соединить его с полицией, и уже услышал голос, просивший назвать службу или отдел, которые ему были нужны, но прежде, чем он успел сообщить свою фамилию и адрес, он нажал пальцем на рычаг, прервав вызов. Нет, говорил он сам себе, неотложности никакой нет. Кроме того, ему хотелось связаться с кем-нибудь из полиции, кого он знал.
Он набрал цифры, составлявшие номер телефона инспектора сыскной полиции Стюарта Гибсона, и, обводя взглядом опустошение, царившее в гостиной, стал терпеливо ждать, пока кто-нибудь снимет трубку. Наконец он услышал голос Гибсона.
Миллер сообщил, что сотворили с его жилищем. Размер ущерба.
Гибсон сказал, что будет у него в ближайшее время.
Миллер положил трубку, встал и побрел в свой рабочий кабинет, все еще озадаченно продолжая размышлять, почему взломщик оставил кабинет в неприкосновенности.
Если бы Миллер не знал, что, уходя, запер дверь, он мог бы даже и не заметить, что в кабинете кто-то побывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81