— Вообще-то она недурна, — ухмыльнулся Чандлер. — Я бы не прочь за ней приударить.
— Откуда ты знаешь, что она позволяет это делать пожилым? — тихо сказал Гибсон, и на его губах появилась легкая усмешка.
Чандлер бросил на него неприязненный взгляд.
— Во всяком случае, нам надо заниматься более важными вещами, чем женщины, — заметил инспектор. — Ты направил ребят из судебной экспертизы пройтись по дому после нашего отъезда?
— И до и после, — ответил Чандлер и, повернув машину, резко надавил на тормоз: в нескольких метрах впереди два пешехода сходили с тротуара на мостовую.
— Куда лезете? — заорал на них Чандлер, проезжая мимо.
Гибсон посмотрел на подчиненного и неодобрительно нахмурился.
— Хорошо бы дактилоскопия показала что-нибудь на этот раз, — сказал Чандлер. — А то чем больше убийств, тем более дерзким становится убийца.
— Но с каждым убийством возрастает вероятность того, что он наконец допустит ошибку, — возразил Гибсон.
— Ты хочешь сказать, что все дело лишь в том, скольким еще людям придется расстаться с жизнью, пока у нас не появятся веские улики? — съязвил Чандлер.
— Тебе прекрасно известно, что я занимаюсь этим чертовым делом, — напомнил Гибсон своему коллеге.
— Но отвечаешь-то ты.
— Правильно, я, — сухо согласился инспектор. — И не забывай об этом. Если бы ты больше думал о деле и меньше о своем продвижении, нам всем было бы от этого только лучше.
Чандлер остановил машину, и инспектор решительно открыл дверцу, выходя на дождь. Его собственная машина стояла на мокрой площадке поблизости.
— До завтра, — бросил он небрежно, захлопывая за собой дверцу.
— Пока, — прошипел Чандлер.
Он смотрел, как инспектор забирался в свою машину, и в нем закипала злость.
Ничего, Гибсон еще узнает, как помыкать им.
Еще узнает.
Наваждение
Кровь, разлившаяся на дороге, начала уже свертываться. Густеть под палящими лучами солнца.
Кошке удалось кое-как убраться подальше от дороги, несмотря на то что сбившая ее машина переехала ей задние лапы, превратив их в лохмотья. За животным тянулся кровавый след, тут и там попадались кусочки раздавленных внутренностей. След обрывался у неглубокой канавы на обочине, где кошка нашла себе прибежище.
Беспомощное, изуродованное тело билось в конвульсиях от терзавших ее приступов боли.
Ребенок сидел на корточках в полушаге от канавы и смотрел на умирающее животное, с удивлением разглядывая то, что осталось от его тела.
Кошку держали в закутке, выгороженном для нее в саду за домом, не позволяя выбегать на дорогу, но она каким-то образом ухитрилась выбраться из своего жилища, за что и поплатилась. Малыш завороженно смотрел, как толчками вытекает кровь из расплющенной нижней части тела, как выползают набухшие кишки из разорванного живота. В нескольких местах в этом кроваво-красном месиве торчали оголенные белые кости.
Кошка была старая, жирная, обрюзгшая и облезлая, и ребенку казалось, что ее тело просто лопнуло — таким сильным был удар наехавшей на нее машины.
С полдюжины мух уселись на кровоточащие останки и пировали, подобно кучке гурманов на обильном банкете. Кошка слабо мяукала, и каждый раз при этом изо рта и носа у нее хлестала кровь. Глаза ее были полузакрыты, и ребенок понимал, что скоро наступит смерть. Знала ли кошка, что умирает? Осознавала ли, что будет лежать в этой канаве до тех пор, пока не прекратятся конвульсии, что ей уже никогда не подняться? Малыш во все глаза смотрел на животное, словно надеясь получить ответ.
Кошка была рыжей, но теперь ее шерсть вся была покрыта густой спекшейся кровавой массой, похожей на клей.
Ребенок придвинулся еще ближе, пристальнее вглядываясь в ослабевшее тело: кошка продолжала издавать звуки, похожие на мяуканье, и силилась поднять голову, как бы моля о помощи. Будь даже это в его силах, ребенок и тогда не стал бы помогать кошке, — он весь был во власти зрелища, взгляд его был прикован к судорожным движениям агонизирующего, но еще живого существа.
Какую боль оно ощущало? Чувствовало ли теплые кольца своих внутренностей, рвущихся, как жирные окровавленные змеи, наружу?
Голова кошки запрокинулась на мгновение назад, она затихла, и лишь едва различимые движения грудной клетки свидетельствовали, что в животном еще теплится жизнь.
Ребенок потянулся, чтобы поднять лежавшую позади него веточку, упавшую со стоящего рядом с канавой дерева. Он осторожно потыкал животное веточкой, желая убедиться, способно ли раздавленное тело еще шевелиться. Кошка вдруг громко мяукнула, из чего ребенок заключил, что она ощутила новую боль. Отложив веточку, ребенок наблюдал, как корчится в муках животное. Налетели еще мухи и присоединились к своим пирующим собратьям, несколько мух уже терзали располосованное чрево.
Ребенок с интересом пробовал подсчитать, сколько же всего этих черных точек, резко обозначившихся на красной крови.
Грудная клетка кошки поднималась все реже и реже, дыхания совсем не было слышно, как будто сам этот процесс причинял ей боль.
Малыш наклонился над канавой, прислушиваясь к скрипучим звукам, неожиданно присоединившимся к бульканью крови. Из горла кошки вдруг ударил фонтан, тело забилось в судорогах, передние лапы задрожали, словно их теребили за невидимые нити. Потом тело кошки дернулось, а голова откинулась назад.
Ребенок ждал, не появятся ли какие-нибудь признаки жизни, и, когда таковых не последовало, снова взял веточку и слегка ткнул ею в голову кошки.
Кошка не двигалась.
Ребенок, протянув руку, пощупал пальцами кишки, выползавшие из странной дыры в животе кошки. Они были еще теплыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81