Крайняя застен­чивость. Просто нелепость какая-то, ведь ее отец - адвокат, а мать - всемирно известная писательница, и оба с честью выйдут из самой щекотливой ситуации. Но Николь это умение почему-то не передалось. Родители считали, что рано или поздно оно придет, но Николь не раз­деляла этого мнения.
- Ты будешь скучать по этим краям, Ни­коль? - спросил отец.
- Да, - задумчиво ответила она. - По-моему, больше всего на свете. Там, где я ока­жусь, ничего подобного и быть не может. В пос­леднем постановлении о бюджетных отчислени­ях на лунную программу выделены средства на расширение системы парков до пяти акров. Нет, папа, ты только подумай - пять акров на всю Луну!
- Не ерничай, милая. Когда я был мальчиш­кой, о парках там и не мечтали. Да и базы да Винчи не было; как не было и Коперника, и вообще ни одного человека за пределами зем­ной орбиты.
- Но времена, кажется, меняются.
- Несомненно. И Дилан дожил до них. Там по-прежнему заправляет Джудит Кэнфилд, а?
- Угу. С таким организмом она, похоже, бес­смертна.
- Детка, не хами.
Хмыкнув, Николь покачала головой.
- Это шутка лишь отчасти. Бионика дает ей реальные преимущества перед нами, чисто органическими созданиями.
- Будь у нее выбор, - отец словно предо­стерегал дочь, - она наверняка предпочла бы обратное.
- Извини, пап. Я не имела в виду ничего дур­ного. Я даже не знала, что вы были знакомы.
- Давным-давно, - решительно заявил отец, давая понять, что разговор на эту тему окон­чен. - Я обеими руками за юношеский макси­мализм, но в данном случае ты не имеешь права ее осуждать.
Снова воцарилось молчание. Поблизости кру­жили чайки, визгливо бранясь из-за добычи. Уже рассвело, но солнце еще не выглянуло, и Кон по­жалел, что не надел свитер поплотнее. Сиобан убьет его, если он подхватит насморк и испортит поездку в Нью-Йорк.
- Николь, тебе не страшно?
- Вот еще! Просто окоченела.
- А ты уверена, что не передумаешь?
- Чертовски подходящий момент, чтобы пойти на попятную, а?
- Лучше сейчас, чем в Дальнем космосе.
- Знаешь, пап, когда НАСА только-только зарождалось, люди называли космос последним форпостом. Таким он для меня и остался. Я должна знать, что там и кто там! Этот вызов я не могу не принять. Хоть мои слова и кажутся без­умными, но там мой дом. Господи, сумасшествие какое-то!
- Понимаю. Наша семья всегда была легка на подъем.
- Мама вчера вечером плакала.
- Боюсь, уже не первый раз. Николь изумленно воззрилась на отца.
- Но она ни разу не показала, что так огор­чена! Ни в письмах, ни в телефонных разговорах!
- Это понемногу накапливалось в нас. Никки, - он вдруг назвал ее как в детстве, - как это ни парадоксально, мы с матерью, про­фессионалы слова, чаще всего теряемся, когда речь идет о тех, кого мы любим. Мы очень гор­димся тобой, твоими достижениями - и все-таки не хотим, чтобы ты нас покидала.
- Я ведь уезжала и прежде. Я вернусь. Отец покачал головой.
- В лучшем случае увидеть тебя воочию, а не на экране, коснуться и обнять раньше чем через шесть лет нечего и думать. А если тебя пошлют в экспедицию за пределы Системы, то свидеться нам больше не суждено, даже несмотря на дви­гатель Бомэ.
- Я... я ни разу не думала об этом.
- Откровенно говоря, мы тоже. - Отец тяжело вздохнул, и Николь заметила, что голос его слегка дрожит. - А теперь мы думаем об этом постоянно. Последнюю неделю я до мельчайших подробнос­тей вспоминал свои поступки и разговоры с тобой. А порой и то, что не имеет к тебе прямого отно­шения. Все свои решения - и хорошие, и дурные. И личность, которую они в тебе воспитали.
- Не пойму - я не оправдала твоих на­дежд? - негромко вымолвила она.
- Боже милостивый, как раз наоборот! - отец криво усмехнулся. Николь уже видела эту усмешку в суде, в тех редких случаях, когда ей позволяли поглядеть на его выступления перед присяжными. - Мы с твоей матерью вдруг от­четливо осознали все упущенные возможности побыть вместе.
- Но восполненные теми минутами, когда мы были рядом, - возразила Николь.
- Очень разумно, - улыбнулся отец. - Од­нако я говорю об эмоциях, а они зачастую не поддаются логике.
Вдруг над горизонтом вспыхнула полоска света - настолько ослепительная, что Николь пришлось зажмуриться. Когда перед глазами перестали плавать радужные пятна, солнце проч­но обосновалось на небосводе. Отец негромко рассмеялся, словно собственным мыслям. Потом шмыгнул носом, и только тогда Николь поняла, что он плачет. Она потрясенно молчала.
- Я всего лишь человек, Николь, - наконец проговорил он. - И меня страшит мысль поте­рять самое дорогое. Старое присловие гласит: «Что имеем - не храним, потерявши - плачем». И людей мы начинаем ценить, когда теряем их. Я думал, что усвоил этот урок много лет назад. Но я ошибался.
- Папа... - и снова голос отказал Николь. Впервые она видела отца таким незащищенным. Лучше бы он был сильнее духом. Николь лепила себя по его образу и подобию, сегодняшняя сцена ее немало смутила. И какое отношение к ее бу­дущему имеют эти таинственные упоминания о прошлом?
Николь встретилась с ним взглядом, и внезап­но все вопросы улетучились, когда она оказалась в объятиях отца. Они прижимались друг к другу с неистовой силой, дав волю слезам.
- Куда бы ты ни отправилась, сердечко мое, всегда помни, что мы любим тебя. Любим всей душой.
- Я тоже люблю вас, папа.

- Эй, есть кто живой? - окликнул Кьяри из люка, оторвав Николь от воспоминаний.
- А? Ой Господи... Извините, комиссар, - всполошилась она. - Я задержалась на минутку, чтобы снять напряжение.
- Ничего страшного. А зовут меня Бен.
Он одарил ее улыбкой, которой нижний под­свет из шахты перехода придал весьма зловещий оттенок, затем развернулся обратно к Карусели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93