Я знаю, я видел странные вещи — поразительные, небывалые, — в старые добрые времена мы называли их психоделическими.
Ничего этого, разумеется, в сценарии не было.
По ощущениям это было похоже на то, как если ты смотришь — нет, физически переживаешь, — скажем, концовку «Космической одиссеи 2001 года». И еще одно: я был всего-навсего наблюдателем. Фильм, который я смотрел, — это был не мой фильм. Не про меня. Это был фильм про других: про Дамиана Питерса, про того индейца-шамана, про ту ведьму, которая королева голливудских медиумов, про Эйнджела, Петру, Брайена и про духа Тимми Валентайна.
Я точно уверен, что когда-то я знал разгадку тайны Тимми Валентайна — знал, но забыл. Как будто у меня стерли память. Может быть, навсегда.
И когда я увидел Эйнджела Тодда в следующий раз, это был уже не Эйнджел.
Это я знаю наверняка.
* * *
Петра Шилох, журналист:
Когда я в последний раз видела Эйнджела Тодда? Я его вижу все время. У нас начинается новая жизнь. Я это знаю.
* * *
Брайен Дзоттоли, писатель:
Она права. У нас начинается новая жизнь.
Мы — последние, кто остался в поезде, и мы уже давно проехали последнюю станцию. Я имею в виду последнюю, которую мы знали. Сейчас рельсы спускаются вниз с горы, сквозь густой-густой лес, и деревья за окнами пробегают так быстро, что мы даже не успеваем их сосчитать.
Мы сидим. Вспоминаем старые времена. Смеемся. Иногда Эйнджел рассказывает о том, что он делал, когда был живым. Хорошо, что он раскрывается, — раньше он был таким замкнутым.
Иногда я тоже рассказываю о Лайзе. О том, как я смог ее спасти. А Петра рассказывает о своем сыне. Теперь у нас — новый сын, и он никогда не умрет из-за нашего недосмотра. Потому что мы будем его беречь. На этот раз у нас все получится. Должно получиться.
Эйнджел боится крестов и солнца. Я ему говорю, что постепенно он преодолеет свой страх. Как Тимми. Хотя Тимми на это понадобилось полторы тысячи лет. Голод мучает Эйнджела постоянно, но тут нет никого, у кого можно выпить кровь, — кроме меня и Петры. Интересно, сколько еще он продержится? Но ведь когда-то мы выберемся из леса, пройдем через зеркало и снова вернемся в мир... и будем жить дальше или не жить, как получится...
Когда-нибудь.
Обязательно.
А пока что мы едем сквозь нескончаемый сон.
* * *
Тимми Валентайн:
В последний раз я видел Эйнджела Тодда...
Я так устал вчера вечером. Это было так ново. Так здорово.
Сегодня утром я ободрал палец до крови. Это было прекрасно.
Днем я увидел на улице девушку и почувствовал сильное возбуждение. Но уже не такое, как раньше.
Восхитительное ощущение.
Да, в чем-то я ему завидую.
До сих пор.
Я завидовал ему раньше, глядя на него сквозь пропасть между зеркальными мирами и зная, что он может чувствовать то, о чем у меня сохранились лишь смутные воспоминания; я завидовал этой способности чувствовать. Я завидовал его сексуальности — темной и жаркой, — скрытой за маской невинности. У меня ее нет и не будет. Можно вернуть себе все, что у тебя было раньше, но нельзя получить обратно то, чего у тебя не было никогда.
Эх, Эйнджел, Эйнджел, как же я тебе завидую.
До сих пор.
Но даже зависть — это так здорово. Когда все свербит внутри, и сердце бьется часто-часто. Раньше я не мог этого чувствовать.
Я завидую тебе, Эйнджел. Тем приключениям, которые ждут тебя в будущем. Тем годам и столетиям, которые ты проживешь — тебе хватит времени, чтобы исцелить раны и научиться мудрости и сочувствию. Быть человеком — значит жить полуслепым и всегда изнывать от тоски и желания увидеть то, что тебе не дано видеть, властвовать над тем, над чем ты не можешь властвовать, победить смерть, которая непобедима; быть человеком — значит жить в испепеляющем напряжении, чтобы успеть сделать как можно больше за отмеренный тебе срок. Человек — он как муха-однодневка: рождается, живет, порождает себе подобных и умирает в один день. Но тебе, Эйнджел, это не грозит. Время тебе не враг.
Твои враги — люди. Они не оставят тебя в покое. Они будут тебе поклоняться. Они захотят, чтобы ты был рядом всегда. Чтобы ты принадлежал только им. Они будут стремиться к тебе, но ты будешь вечно недостижим — и это будет их злить и сводить с ума. Я знаю. Я сам был таким. И ты тоже стремился ко мне. Ты — единственный, кто достиг недостижимого. Но для этого тебе пришлось отказаться от своей человеческой сущности.
Но хотя ты уже не человек, ты не сможешь полностью отказаться от мира людей. Мы друг другу нужны. Мы питаем друг друга, как питают друг друга ночь и день.
В последний раз я видел Эйнджела Тодда... нет, это был не последний раз.
Последний раз еще будет.
Время не движется в Зазеркалье. Вернее, там просто нет времени. Когда мы увидимся снова, я, может быть, буду уже совсем старым — таким морщинистым высохшим стариком, который сидит у себя в особняке где-нибудь в Малибу или Монте-Карло и вспоминает о прожитой жизни, от которой осталось всего ничего.
Да, Эйнджел, ты придешь ко мне как Ангел смерти. И заберешь меня на ту сторону. Ты откроешь мне зеркало, и я увижу великую истину, которую люди видят лишь на пороге смерти.
Когда ты придешь за мной, Эйнджел, я буду готов.
Лос-Анджелес, Бангкок, 1990 — 1991

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139