А святой отец, не дожидаясь, пока подельник опомнится, хватил и его кулаком по темечку. Тот рухнул на пол. Монах кряхтя поднялся, подхватил обмякшее тело под мышки и отволок к первому, после чего опустился на колени рядом с ними и, молитвенно сложив руки, что-то забормотал. Когда он вернулся к Убогому, в отсеке камеры все еще царило мертвое молчание. Монах опустился на свою циновку и с легким поклоном представился:
- Мое имя - фра Так, добрый человек, - и после короткого молчания простодушно спросил: - А не соблаговолишь ли ты назвать свое?
Убогий пробормотал себе под нос:
- Скорее фра Кулак, - и чуть громче сказал: - Я вряд ли смогу назвать его тебе, святой отец. Мое имя умерло вместе с тем человеком, которым я был раньше. Так что зови меня так, как это тебе больше нравится, а хочешь, - Убогий печально улыбнулся, - стань моим крестным отцом. - Он немного помедлил и тихо добавил все с той же горькой улыбкой: - Накануне нашего паломничества в неизвестный новый мир.
Монах, улыбнувшись в ответ, кивнул головой:
- Со смирением соглашаюсь и с первым, и со вторым, - Он перевел дыхание и с хитрой миной пророкотал: - Нарекаю тебя, раб божий, именем Корн, что на языке уттаров, среди которых я усмирял свою душу последние двадцать лет, означает «Ищущий утраченную силу». - Монах замолчал, наслаждаясь удивлением, написанным на лице Убогого, и, наклонившись к нему, уже тише добавил под дружный хохот сокамерников, которые приняли это за очень удачную шутку: - Что не так далеко от истины, как может показаться. Не правда ли, сын мой?
* * *
Холод... Холод, вызывающий дрожь во всем теле, и вата, набившаяся в рот, уши, нос, и песок... Песок под веками, под ногтями, песок в желудке, мошонке и под крайней плотью, и зуд... Убогий почувствовал, что вот-вот закричит в голос от этих невыносимых ощущений, но тут сквозь вату пробились какие-то голоса. Сначала речь была невнятной, будто кто-то гонял рекордер на разной, по большей части низкой, скорости, потом стали проскальзывать отдельные высокие звуки, а спустя несколько мгновений Убогий понял, что различает отдельные слова. Говорили двое. Первый говорил хриплым голосом и шепелявил, словно у него не хватало зубов, второй при каждом слове причмокивал.
- ...Такой урод, куда он годится?
- Заткнись, Пристукнутый, чего еще ты ожидал? Или ты думаешь, что «белолицые» делают нам такие подарки к каждому Рождеству?
- Но... до Рождества еще целых два месяца! Второй фыркнул:
- Тем более, идиот. Мы получили это «мясо» просто потому, что им дешевле оформить бесплатную выдачу, чем отправлять его назад. А с тех пор как тут появился новый военный комендант, на нелегальной утилизации можно запросто попасться.
Собеседники ненадолго замолчали, потом первый голос заговорил снова:
- Да он не заработает даже себе на еду!
- Заработает, в крайнем случае позовем Пыхтягу, чтобы он отрубил ему ногу по ягодицу, может, еще и левую руку, да на морде шрамы сделаем побольше, и пусть Белобрысая Грета берет в свою команду, в развлекательный центр. Будет ветераном. Здесь не внутренние планеты - после Зовроса, Нупатки и Нового Магдебурга народец изрядно напуган и защитничку-инвалиду накидают мелочишки.
- Белобрысая возьмет себе большую часть дохода, а нам останутся крохи! - недовольно пробурчал первый.
- А что делать? - безнадежным тоном возразил второй. - Если у этого парня не найдется никаких иных талантов, другого выхода нет.
Наступило молчание. Потом второй проворчал:
- Что-то он долго не просыпается...
- А может, уже проснулся? Второй хмыкнул:
- Да нет, когда «оттаиваешь» после заморозки, тебя так корчит, что орешь как резаный. По себе знаю, - добавил он после паузы, - самого привезли таким же мороженым куском мяса двадцать лет назад.
- Всех нас так привезли. Но я не о том. Глянь на него - может статься, они заморозили готовый труп.
- Не думаю. Они же не знали, что это мясо достанется нам, а с «Копями Рудоноя» такие штуки не проходят. В позапрошлом году их попробовала было надуть одна фирма с Эмблона, так Игенома доложил мадам Свамбе, та даже не стала крутить хвосты своим юристам, а просто послала на Эмблон парней из «грязной конторы», и те ребятки больше уже никого не обманут. - Говоривший умолк и тут же снова заговорил: - Ну да ладно, он действительно что-то долго в ступоре, ну-ка я его...
Убогий почувствовал, как его руку поднимают, прижимают что-то, и в тот же миг его пронзила острая боль. Прислушиваясь к разговору, он как-то отвлекся от мучительных ощущений, и вот теперь они вернулись вновь, с еще большей силой. Убогий дернулся и застонал. Первый голос удовлетворенно произнес:
- Видишь, живехонек. Его собеседник возразил:
- Что-то мне не верится, что он на что-то способен. А может, оттяпаем ему ногу прямо сейчас, пока он еще еле шевелится? А то потом вопить начнет.
- Погоди, сначала давай обсудим. Кто его знает, на что он еще годен? А вдруг нога у него и есть самое ценное, потом локти себе будем кусать.
Второй недоверчиво цокнул языком:
- Если бы от него был какой-то прок, нам бы он не достался.
Первый хмыкнул:
- Когда ты вот так же лежал на столе, будто кусок оттаявшей мертвечины, о тебе тоже ничего хорошего сказать было нельзя. Однако, как видишь, я нашел, как приспособить твои таланты.
- Я - другое дело.
- Ну-ну...
Они снова замолчали. Не было слышно ни звука. Убогий почувствовал, что оцепенение почти прошло, и решился открыть глаза.
- Ты смотри, какой шустрый, уже глазами хлопает, - радостно сказал первый голос.-Я, помнится, как очнулся, так почти час не мог даже через губу переплюнуть, а этот... - Убогий почувствовал какое-то неясное движение, и тот же голос закончил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27