Настоящий инквизитор не должен ощущать страх. Он обязан полазить в себе все эмоции, могущие повредить святому делу.
Пока на моём счету только два самостоятельных расследования.
Во-первых, я выследил в болотистой местности близ Риенбурга одного вампира, при жизни носившего титул барона фон Кирхсдорфа. Кто знает, отчего некогда славный и честный воин ударился в оккультизм, проводил сатанинские ритуалы, призывая демонов и заклинал их кровью собственных детей?.. Тусклым октябрьским днём я задал ему этот вопрос, когда мы стояли друг против друга на противно хлюпающей траве, мягко проваливающейся пол ногами. Барон не ответил мне, вознамерившись решить спор ударом своего двуручного рыцарского меча. Сила, свойственная всем вампирам, не помогла ему. Ведь что такое физическая мощь против Святой Инквизиции? Получив удар Святой Силы, барон немедленно потерял свою прыть. В конце концов мой клинок отделил его голову от тела...
Во-вторых, я раскрыл еретический заговор, вызревший в Дельнийском княжестве. После собранных мною доказательств много благородных дворян и дворянок отправились в подвалы Святой Инквизиции, из которых, как известно, ещё никто не выхолил оправданные. Чем с большей страстностью человек убеждает в своей невиновности, тем увереннее брат следователь в том, что перед ним - упорствующий еретик... Вскоре ересиарх был изобличён и сожжён на главной плошали Ладена, а я мог со спокойной душой взяться за другое задание.
Странно, но второе расследование доставило мне больше удовольствия, чем первое. Хотя... Я ведь никогда не был человеком действия. Пусть другие бегают с поднятыми мечами - я предпочитаю сопоставлять факты и расспрашивать свидетелей...
Итак, за пять часов игры я добился столького, на что другим требуются недели. Немного смухлевал, подправил статистику своего персонажа, но в конце концов кто никогда не обманывает?..
Завтра начну поиски Инфа - он очень осторожен и подозрителен.
Выключив ноут, я беру пистолет, надеваю куртку с капюшоном и выхожу из дома - пора сделать один важный визит.
В Ландополисе по вечерам идёт дождь.
В Мидиаполисе, откуда я приехал, для очистки атмосферы пускают снег, но право же, дождь мне нравится больше.
Дождь...
Я люблю звук падения первых капель, вестников ливня.
Я люблю печаль последних капель, остатков небесной воды.
Я люблю дрожащие, трепетные нити, сшивающие небо с землёй.
Я люблю непроницаемую стену, ограждающую меня от толпы.
Пока нет дождя, асфальт тротуаров и дорог похож на пористую кожу. После дождя он блестит, словно самый дорогой атлас.
Во время дождя на улицах не видно крыс. Они прячутся в самые глубокие норы.
Единственное, чем плох дождь - он снижает меткость и искажает траекторию пули: приходится целиться немного выше, чем обычно.
Надвинув капюшон, пробираюсь через толпу, запрудившую улицу. Среди шляп, зонтов, плащей я выгляжу одиноким байтом, скачущим по безбрежной Сети.
Мне не очень далеко идти, хотя я с удовольствием бы насладился длинной прогулкой.
Довольно холодно. В этом полисе явно экономят на электроэнергии.
Сворачиваю в переулок, выхожу на другую улицу, где почти никого нет. Прохожу её до конца и попадаю в дыру, куда не суются полицейские патрули.
По левую руку сквозь струи дождя виден мрачный силуэт заброшенного завода по переработке отходов. Его трубы - все три - вздымаются выше окрестных домов. Их не освещают специально, поэтому лишь случайные отблески выхватывают из тьмы монолитный бетон.
Пробираюсь дворами - так короче. Рука - на рукоятке пистолета: мало ли кто может шататься по таким задворкам?
Повсюду однообразные огромные дома-"муравейники". В таких домах низкие потолки, маленькие комнаты с тонкими стенами. Сотни, тысячи комнат. Безликие соты вымершего роя...
Где-то слышен крик. Потом выстрел.
Крепче сжимаю пистолет, стараясь держаться не слишком близко к тёмным провалам подъездов.
Тротуар внезапно обрывается под ногами. Я вовремя останавливаюсь перед огромной ямой, окружённой искорёженным асфальтом. Сюда будто выстрелили из базуки.
Выхожу на длиннющее шоссе, по которому примерно раз в полминуты проносятся на огромной скорости автомобили. Трасса напоминает глубокую рану на теле города, мокрую от дождя. Её обрамляют стены строений - молчаливые свидетели всего, происходившего здесь. Они стоят так близко друг к другу, что с высоты, наверно, крыши кажутся ровным полем.
Редкие прохожие постоянно вжимают головы в плечи, держась за поднятые воротники.
Прямо на улице валяются металлические ящики. Какой-то человек в ветхом рванье, с которого текут потоки воды, роется в одном из них. Ещё двое таких же оборванцев сидят на соседних, переговариваясь и настороженно поглядывая на меня.
Женщина в красном длинном плаще выходит из продуктового магазинчика, запихивает пакеты с покупками в стоящую рядом с тротуаром машину, обходит её с другой стороны, садится за руль, и машина срывается с места, блестя мокрым металлом.
Мой капюшон постоянно норовит сползти на спину. Я затягиваю тесёмки потуже, уменьшая область обзора.
Ещё десять метров, свернуть в переулок...
Неоновая вывеска над тёмно-зелёной дверью давно разбита и не горит.
Дверь поддаётся с трудом, тихо поскрипывая. На ладонь налипают частички краски.
Пройдя по проходу, спускающемуся вниз, я оказываюсь в главном помещении. Примерно сотня квадратных метров. Жёсткая электронная музыка. Разноцветные тусклые лампы, оставляющие тёмные пятна неосвещённого пространства. Человек тридцать посетителей: одни сидят возле бара, другие за столиками, половина работает на портативных компьютерах, изредка перебрасываясь словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141