«Да вот, думаю, девочка моя… Не случайно создатель-то ваш ничего не рассказал тогда про ваши способности. Иначе бы вас, наверно, сразу ликвидировали… Хотя, по-моему, подозрения на ваш счет оставались. Да все без толку».
– Какой создатель? Николай Сергеевич Богоравный?
Лохматые концы веревки наконец-то разлетелись в стороны.
– Молодцом, девчушечка, – похвалил Доктор вслух. И добавил мысленно: «Чему, говоришь, равный?»
Взявшись за концы разрезанных веревок, Магнолия начала осторожно сматывать их с отекших докторских рук.
– Богоравный. Николай Сергеевич.
Веревка упала вниз бессмысленной, безопасной кучей. Доктор бережно достал руки из-под спины, принялся слегка поглаживать их одну о другую. Онемевшие пальцы никак не хотели распрямляться.
"Никаких Богоравных я не знаю, детка. Вас соорудил в своей засекреченной лаборатории Петька Горищук. Петр Викторович. Работал он на Калюжного. Кстати, Николая Сергеевича.
Пальцы вроде начали отходить, двигаться немножко.
«А Петьку Горищука я, как ни странно, знал довольно хорошо. Учился с ним в институте на одном курсе. Так что не зря вояки меня по мордасам били. С их, конечно, точки зрения, не зря. Помнишь ли, девочка, Петра Викторовича-то?»
Взяв из рук Магнолии осколок, Доктор занялся своими связанными ногами.
«На ваших глазах, можно сказать, порешил себя Петруша-то».
– Так это – он был? – выдохнула Магнолия.
Она помнила. Еще бы! Она помнила каждую его черточку, каждый его жест. Она хорошо помнила: он любил их.
– Никто нас не будет любить так, как он… – прошептала Магнолия убежденно.
«Наверно, – согласился Доктор, освобождая щиколотки от веревок. – Насколько я его знал, он не способен был полюбить никого, кроме себя. А вы – это был он. Он в вас вложил столько ума, сил… таланта – и таланта, наверно… что не обожать вас он просто не мог».
Это было ужасно! Докторские слова были такими презрительными, такими гадкими!
– Доктор, миленький – не надо… – срывающимся от слез голосом попросила Магнолия.
И Доктор осекся. Неловко встал, оскальзываясь на разъезжающихся страницах. Обнял ее за плечи, мысленно сказал: «Извини».
Погладил по волосам:
– Извини.
«Это я немного перележал связанным. Болтаю невесть что. А еще – мне до этого слишком умело насовали под ребра пятнистые молодцы. Двоих из которых Виктор декортицировал. Юрку нашего вон вообще в невменяемом состоянии в rocпиталь отправили… И еще я, наверно, просто вас к нему ревную, вы же его все до сих пор любите. За ним бы вы пошли. А мое слово для вас – тьфу…»
– Не все любят, – горько сказала Магнолия. – Виктор вот сказал, что его совершенно не интересует человек, ожививший нас в госпитале.
«Ну, это он так говорит – пока Программа действует, – утешил Доктор. – И то неизвестно еще, насколько он даже сейчас говорит правду. Петр Викторович был, конечно, не дурак. И не растленный человеконенавистник, как его сейчас выставляют. Он прекрасно видел, какая сила, какая организация создает ему условия для работы. И он пытался… – Но он был идеалист. Он пытался обмануть организацию. Что совершенно невозможно. Организацию можно обмануть только в одном случае: если станешь во главе ее. А он ведь был в самых ее недрах. Сколько-то сотрудников его секретной лаборатории, наверно, сочувствовали ему – в одиночку-то он уж точно б не смог заложить к вам сюда (Доктор ласково потрепал Магнолию по макушке) те механизмы любви, что в вас действуют до сих пор. Но ведь сколько-то его сотрудников в это же время создавали пульт управления, который посильнее любой любви…»
Доктор глянул на угол, отгороженный стеллажом. Шаркая все еще негнущимися ногами, проковылял туда.
– Да уж. Теперь, конечно… – донеслось от туда его бормотание.
Загребая носками ботинок по разбросанным книжным страницам и приговаривая: «Вот оно, девочка, как получается…» – он вернулся к Магнолии, присел устало на книжную кучу.
– Доктор, – наконец решилась Магнолия, вытирая кулачками глаза насухо, –
теперь нет секретов? Теперь ты можешь рассказать все про нас?
Доктор тяжко вздохнул, не поднимая головы: «Да уж какие теперь секреты, девочка моя…»
Попробовал рукой пластырь, все еще залепляющий низ лица, поднатужился – и оторвал-таки. Бросил под ноги. Достал из кармана кусочек бинта, промокнул подбородок, обильно усеянный капельками крови. Проговорил задумчиво:
– Расскажу, что могу.
«Другое дело, что и я всего не знаю. Меня, понимаешь ли, тоже не очень допускали до информации».
4
«Я не дежурил в госпитале в день путча. Но, как только началась стрельба – прибежал. Принесла меня нелегкая».
– Ох-хох… – покряхтывая, Доктор устроился поудобнее на книжном холмике.
– Путч? – неуверенно переспросила Магнолия.
«Да, детка. Путч. Думаешь, только по видику путчи бывают? Да, путч. А что за путч, какие за ним силы стояли – это до сих пор во мраке неизвестности. В полумраке, скажем так. В газетах упоминался Комитет по спасению культуры. Ну и, конечно, общество „Основа“ во главе с Калюжным. Все. Хотя и танки на улицах все видели – неизвестно каких частей. И самолетов какое-то количество мятежникам удалось поднять в воздух. Но об этом – молчок! Будто военные и вовсе не причастны. Будто и не причастны, Ага, будто. Да. Не причастны. Будто не причастны. Будто, да…»
Он явно думал о чем-то своем. И до Магнолии доносились только обрывки мыслей – невнятное бормотание вполголоса.
– Доктор, – укоризненно напомнила о себе Магнолия, – ты не забыл, что рассказываешь для меня? Внимательнее, пожалуйста. Кто «не причастен будто»?
«Да военно-промышленный комплекс наш. Который будто бы со всей решительностью подавил заговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76