Думаю, она поехала бы туда со мной. До сих пор, во всяком случае, она выполняла все мои просьбы.
— Почему же ты этого не сделал? — спросила Мона
— Потому что утром, едва проснувшись, она надевает поверх ночной рубашки халат и даже не прикасается к костюму для улицы, который я для нее приготовил. Это намек. Она таким образом показывает мне, что хочет оставаться в ночной рубашке и своем халате, то есть не желает выходить из дома.
Внезапно он разозлился. Щеки его раскраснелись, и стало заметно, как предательски подергиваются губы, выдавая нервное возбуждение.
— Эти тесты все равно ей не помогут, — продолжал он. — Витамины — вот все, что необходимо для ее лечения. Тесты способны лишь сообщить нам какие-то сведения, а я совсем не уверен, что эти сведения в данный момент так уж важны и что мы вообще имеем право вмешиваться. Думаю, теперь это вообще не наше дело. А питье ей помогает.
В его голосе появились жесткие нотки. Неотрывно глядя на Роуан, Майкл все больше раздражался.
И в конце концов замолчал.
Неожиданно он наклонился, поставил стакан на стол и, положив по обе стороны от него ладони, попытался заглянуть прямо в глаза Роуан.
— Роуан, пожалуйста, — прошептал он, — вернись!
— Майкл, не надо!
— Почему же не надо, Мона? Роуан, ты необходима мне сейчас!
Он обеими руками стукнул по столу.
Роуан вздрогнула, но больше ничто не изменилось.
— Роуан, — крикнул он, потом подошел к жене, словно намереваясь обхватить ее за плечи и встряхнуть.
Но… раздумал.
Схватив стакан, Майкл повернулся и пошел прочь.
Мона стояла не двигаясь, выжидая, слишком потрясенная, чтобы говорить. Это было так похоже на Майкла. Для него такой поступок можно было бы считать добрым. Но со стороны казалось, что он ведет себя грубо, и смотреть на это было ужасно.
Мона ушла не сразу. Медленно она села на стул возле стола, напротив Роуан, на то же место, которое занимала ежедневно. Мона снова успокоилась. Она не могла объяснить, почему осталась здесь, за исключением того, что старалась сохранить лояльность. Быть может, она не хотела выступать в роли союзника Майкла. Ощущение вины в течение последних дней не оставляло ее ни на миг.
Роуан выглядела отлично, если, конечно, забыть о том, что она не разговаривает. Волосы ее отросли почти до самых плеч. Прелестная женщина и., отсутствующая, пребывающая где-то далеко.
— Знаешь, — сказала Мона, — наверное, я буду вновь и вновь приходить к тебе, пока ты не подашь какой-нибудь знак. Я понимаю, что ты не простишь меня и никогда не назовешь другом или наперсницей. Но когда ты так нема, как сейчас, ты как бы заставляешь людей действовать, выбирать, решать. Я имею в виду то, что люди не могут оставить тебя в одиночестве. Это просто немыслимо. Правда-правда. Это бесчеловечно.
Она перевела дыхание и наконец почувствовала себя спокойнее.
— Я слишком молода, чтобы знать некоторые вещи, — заявила она. — И конечно, пришла не затем, чтобы утверждать, будто понимаю, что с тобой произошло. Это было бы слишком самонадеянно с моей стороны. А точнее говоря, просто глупо.
Она взглянула на Роуан; теперь ее глаза казались зелеными, словно вобрали цвет весенней лужайки.
— Но я… Я беспокоюсь обо всех, ну, или почти обо всех. Я много знаю. Пожалуй, больше, чем кто бы то ни было, за исключением Майкла и Эрона. Ты помнишь Эрона?
Это был глупый вопрос. Разумеется, Роуан помнила Эрона. Если она вообще что-нибудь помнила.
— Знаешь, я хотела сообщить, что сюда приезжал этот человек, Юрий. Я рассказывала тебе о нем. Не думаю, что вы с ним встречались. Даже уверена, что нет. Так вот, он исчез, неожиданно и бесследно. Я очень беспокоюсь. И Эрон тоже. Когда я смотрю на тебя, спокойную и безразличную, сидящую вот так в этом саду, мне кажется, что жизнь остановилась и в мире ничего не происходит. Но ведь на самом деле все совсем не так: мир продолжает жить и покоя в нем нет…
Мона резко замолчала. Сегодня ей было особенно тяжело разговаривать. Какие чувства испытывает сидящая перед ней женщина, сказать было невозможно. Мона вздохнула. Пожалуй, не стоит продолжать разговор на эту тему. Она положила локти на стол, подняла взгляд и Мона готова была поклясться, что Роуан смотрела на нее и буквально секунду тому назад отвернулась в сторону.
— Роуан, еще не все кончилось, — прошептала она снова. Затем опять отвернулась, глядя на чугунные ворота, и за пруд, и ниже — на середину передней лужайки.
Индийская сирень была усыпана готовыми распуститься бутонами.
А когда исчез Юрий, ветви были еще совсем голыми.
Они стояли там рядышком и шептались. И Юрий сказал «Знай, что бы ни случилось в Европе, Мона, я вернусь сюда, к тебе».
Роуан смотрела на нее! Роуан смотрела ей прямо в глаза!
Мона была настолько потрясена, что не могла ни говорить, ни двигаться. А еще она опасалась, что Роуан отвернется от нее. Ей хотелось верить, что это хорошо, что это принесет удовлетворение и высвобождение. Она сумела захватить внимание Роуан, даже если она была всего лишь беспомощным щенком.
Пока Мона неотрывно смотрела на Роуан, выражение лица безмолвно сидевшей женщины постепенно менялось: оно становилось все менее задумчивым, сосредоточенность уступала место печали.
— Что, Роуан? — шепотом спросила Мона.
— Дело не в Юрии, — едва слышно произнесла Роуан.
Морщинка на лбу ее стала еще глубже и заметнее, глаза потемнели. Однако прежнее состояние полнейшего безразличия, слава Богу, не возвращалось.
— О чем ты, Роуан? Что ты сказала о Юрии?
Впечатление было такое, что Роуан думает, будто все еще говорит с Моной, и не сознает, что с губ ее не слетает ни звука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32