Эта помощь маршала Гречко была неоценима для меня. Благодаря ей я получил достоверные даты, факты и документы о жизни и службе Ивана Ефимовича, имел возможность прочитать автобиографию, написанную рукой Петрова, приказы и решения, снимающие кривотолки и слухи, ходившие по поводу некоторых очень крутых поворотов в судьбе Ивана Ефимовича.
...Я не могу назвать себя близким другом Константина Михайловича Симонова, хотя получал от него письма и книги с дарственными надписями, когда служил еще в далеких гарнизонах. Он относился ко мне доброжелательно и при всех встречах на различных совещаниях, литературных вечерах или в домах общих друзей. Случилось так, что мы дружили в последние годы с Александрой Леонидовной - матерью Константина Михайловича. Вот в ее квартире я часто встречал Симонова и однажды рассказал о намерении написать о Петрове.
Константин Михайлович не только одобрил мое намерение, но и всячески хотел мне помочь в написании книги. Он рассказал о том, что не раз встречался с Петровым в годы войны, что у него есть записи бесед с Иваном Ефимовичем, и предлагал мне использовать эти материалы в работе. Многое позже было опубликовано в его дневниках и воспоминаниях. Симонов не раз спрашивал при встречах, как идет работа и не нужна ли какая-нибудь помощь. Константин Михайлович высоко ценил и уважал Петрова, он один из первых запечатлел черты его психологического портрета. Заметки и суждения такого зоркого, наблюдательного и талантливого писателя, каким был Симонов, конечно же помогут воссоздать образ Петрова более полно.
Приведу одну из записей Симонова - о его знакомстве с Петровым, которое произошло на следующий день после описанного отражения психической атаки:
"Моя первая короткая встреча с Петровым произошла 24
августа 1941 года на подступах к осажденной Одессе в селе
Дальник, где размещался командный пункт 25-й Чапаевской
стрелковой дивизии, в командование которой незадолго перед этим
вступил Петров.
Петров приехал с передовой. Одна рука у него после ранения
плохо действовала и была в перчатке. В другой руке он держал
хлыстик. Он был одет в солдатскую бумажную летнюю гимнастерку с
неаккуратно пришитыми, прямо на ворот, зелеными полевыми
генеральскими звездочками и в запыленную зеленую фуражку. Это
был высокий рыжеватый человек с умным усталым лицом и резкими,
быстрыми движениями.
Он выслушал нас, постукивая хлыстиком по сапогу.
- Не могу говорить с вами.
- Почему, товарищ генерал?
- Не могу. Должен для пользы дела поспать.
- А через сколько же вы сможете с нами поговорить?
- Через сорок минут.
Такое начало не обещало ничего хорошего, и мы
приготовились сидеть и ждать по крайней мере три часа, пока
генерал выспится.
Петров ушел в свою мазанку, а мы стали ждать. Ровно через
сорок минут нас позвал адъютант Петрова. Петров уже сидел за
столом одетый, видимо, готовый куда-то ехать. Там же с ним за
столом сидел бригадный комиссар, которого Петров представил нам
как комиссара дивизии. В самом же начале разговора Петров
сказал, что он может уделить нам двадцать минут, так как потом
должен ехать в полк. Я объяснил ему, что меня интересует
история организации Одесской кавалерийской дивизии ветеранов и
бои, в которых он с ней участвовал.
Петров быстро, четко, почти не упоминая о себе, но в
пределах отведенного времени давая краткие характеристики своим
подчиненным, рассказал нам все, что считал нужным, об этой
сформированной им дивизии, потом встал и спросил, есть ли
вопросы. Мы сказали, что нет. Он пожал нам руки и уехал..."
Далее Симонов продолжает:
"Ивана Ефимовича Петрова я знал потом на протяжении многих
лет и знал, как мне кажется, хорошо, хотя, быть может, и
недостаточно всесторонне.
Петров был человеком во многих отношениях незаурядным.
Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у
него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и
преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди
его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в
те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей
застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям
живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным
вкусом.
Петров был по характеру человеком решительным, а в
критические минуты умел быть жестким. Однако при всей своей,
если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал,
что в строгой военной субординации присутствует известная
вынужденность для человеческого достоинства, и не жаловал тех,
кого приводила в раж именно эта субординационная сторона
военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил
вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.
В его поведении и внешности были некоторые странности или,
вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы
своим полным именем: "Иван Петров" или "Ив. Петров", любил
ездить по передовой на "пикапе" или на полуторке, причем для
лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.
Контузия, полученная им еще в гражданскую войну,
заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился,
вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал
слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как
раз наоборот.
Петров мог вспылить и, уж если это случалось, бывал резок
до бешенства. Но к его чести надо добавить, что эти вспышки
были в нем не начальнической, а человеческой чертой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43