Вначале я решил, что неправильно задал молекуляризатору команду. Я набрал куропатку на дисплее во второй раз и для верности дважды нажал клавишу подтверждения, но в результате опять получил манную кашу. Тогда, предположив, что вследствие ошибки программирования куропатка с белыми грибами не входит в число известных молекуляризатору блюд, я стал последовательно требовать тефтели с гречневой кашей, плов, курицу с рисом, уху и отбивные котлеты с жареной картошкой. Но что бы я ни выбрал, эта дурацкая машинка вновь и вновь потчевала меня манной кашей. Лишь когда на столе выстроились в ряд по меньшей мере двадцать одинаковых тарелок, я понял, что мой молекуляризатор больше ни на что не способен. Он не умел приготовить даже гречневой и овсяной каши, которой я, окончательно разочаровавшись, смиренно просил под конец.
К тому времени я отмахал от Земли уже слишком много парсеков, чтобы возвращаться и устраивать в магазине скандал. Два дня я голодал, а потом, зажав нос прищепкой, кое-как проглотил тарелку этого варева. Вопреки ожиданиям, манная каша не показалась мне такой уж противной. Утолив голод, я надел гипнонаушники и засел за космонавигацию.
Через две недели, когда я уже запросто щелкал любые практические уравнения, в двигателе что-то стало подозрительно дребезжать – треснуло одно из седел поршней. В принципе, с такой неисправностью можно было продолжать полет, но я предпочел остановить ракету и, разобрав двигатель буквально по винтикам, вновь его собрать. «Это будет отличная практика! Нельзя полагаться на одних ремонтных роботов!» – убеждал я себя. До этих пор я никогда не собирал и не разбирал двигателей, поэтому к концу работы у меня осталось несколько шестеренок и две резиновых прокладки. Я представления не имел, куда их приткнуть. Впрочем, двигатель неплохо работал и без них, поэтому я особенно не переживал по этому поводу.
Пока я занимался ремонтом, Мозг хранил зловещее молчание и не помог мне ни единым советом. Только изредка из-за занавесочки, которой я задернул процессор, чтобы он не мозолил мне глаза, доносились звуки, похожие на злорадный смех.
– Подлый завистник! – говорил я ему, и хихиканье смолкало.
В последнее время у нас с Мозгом установилось нечто вроде вооруженного нейтралитета: каждый демонстративно старался не замечать присутствия другого, одновременно внимательно наблюдая за ним. Денег на замену процессора у меня пока не было, и Мозг это отлично знал.
Завершив ремонт, я продолжил полет, но не прошло и суток, как двигатель вновь заглох. Заглянув в топливную камеру, я обнаружил, что она пуста. Я удивился, потому что совсем недавно заправлял ее. Я подсыпал в двигатель еще молекул, и он заработал, но новой порции хватило всего на двенадцать часов. Я добавил еще мусора и бросил в камеру свои старые ботинки, надеясь, что их-то хватит надолго, но не тут-то было. Через сутки топливная камера вновь опустела. Тут я понял, в чем дело: собирая двигатель, я где-то допустил оплошность, и теперь он потреблял сырья раз в десять больше. Если прежде мой двигатель был на редкость экономичным, то теперь он пожирал вещество с жадностью черной дыры.
Это открытие меня обеспокоило: лететь до созвездия Дракона еще около месяца, а запасы топлива уже почти вышли. Однако разбирать двигатель вновь я не решился – кто знает, в очередной раз он мог вообще не завестись, и тогда я бы оказался затерянным среди созвездий без всякой надежды когда-нибудь добраться до обитаемого мира.
«Ладно, как-нибудь долечу. Заодно избавлюсь от хлама. Если задуматься, у меня полно лишних вещей», – успокоил я себя и стал постепенно подбрасывать в реактор то, что считал наименее ценным.
Вначале туда отправились развлекательные журналы моего предшественника и эротические диски, затем старые часы, утюг, кофеварка, половик и кресло. Все это двигатель сожрал с завидным аппетитом за каких-нибудь трое суток, а потом снова заглох.
Делать нечего – пришлось скормить ему расколотый на кусочки письменный стол, книжные полки, электрокровать вместе с одеялами и подушками, бритву, запас космического мыла, шоколадки с обертками, настольную лампу и даже дневник, который я вел, начиная с девяти лет. Затем настала очередь чемодана с вещами, обуви, бластера, скафандра, тульской двустволки, учебника по космонавигации, а потом я уже и не помню чего. Бегая по ракете, я в запале швырял в топливную камеру все, что попадалось под руку. Отправился бы туда и Мозг, но ему повезло: набор инструментов пошел на топливо в самом начале, а вручную отвинтить гайки, которыми Мозг крепился к борту звездолета, я был не в состоянии.
За оставшиеся три недели пути каюта опустела. Я сорвал даже обшивку со стен, и теперь то там, то здесь свисали оголенные провода. Под конец не осталось ничего, и тут, да простят меня дамы, мне пришлось раздеться донага и бросить в двигатель собственную одежду.
К счастью, к этому времени я как раз добрался до созвездия Дракона и находился неподалеку от Ханжонии. На мой радиовызов она не отозвалась. Чтобы дотянуть до планеты, я вынужден был отправить в топливную камеру свою рубашку, трусы и носки, оставленные в качестве последнего резерва топлива.
Сверху Ханжония выглядела необычайно привлекательно. Это была большая зеленая планета, примерно на треть покрытая мелким теплым океаном. Остальные две трети занимала суша с широколиственными лесами и сочными долинами, раскинувшимися вдоль полноводных рек.
Уже с орбиты я видел многочисленные следы человеческого присутствия – города, железнодорожные рельсы, большие промышленные свалки, пятна подтекшего мазута на океанской глади и высокие заводские трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17