именно это у людей обычно называется любовью. Первые два дня я долго колебался относительно телефона. Я бродил из комнаты в комнату, курил сигарету за сигаретой, время от времени спускался к морю, возвращался и понимал, что не видел моря, что не сумел бы подтвердить его наличие здесь в данную минуту: на время прогулок я принуждал себя оставлять телефон дома, на ночном столике, и вообще включать его не чаще, чем каждые два часа, чтобы лишний раз убедиться: она не оставила мне сообщения. Наутро третьего дня мне пришла мысль не выключать телефон и попробовать забыть, что я жду звонка; среди ночи, глотая пятую таблетку мепронизина, я наконец понял, что это не помогает, и начал постепенно смиряться: Эстер оказалась сильнее, я утратил власть над собственной жизнью.
На пятый день, вечером, я позвонил ей сам. Она как будто совсем не удивилась моему звонку, ей показалось, что время пролетело очень быстро. Она сразу согласилась приехать ко мне в Сан-Хосе; она бывала в провинции Альмерия, ей не раз случалось в детстве проводить там каникулы, но в последние годы она ездит скорее на Ибицу или на Форментеру. Она согласна провести у меня весь уикенд, только не ближайший, а через один; я сделал глубокий вдох, чтобы не выдать своего разочарования. «Un besito…» — сказала она перед тем, как повесить трубку. Ну вот; шестерёнка сдвинулась ещё на один зубец. Даниель25,2 Фокс умер через две недели после моего прибытия, когда солнце уже зашло. Я лежал на кровати; он подошёл, с большим трудом попытался взобраться ко мне; его хвост нервно подёргивался. С самого первого дня он не притронулся к миске и очень исхудал. Я помог ему устроиться у меня на груди; несколько секунд он смотрел на меня со странным выражением вины и бесконечной усталости; потом, успокоившись, опустил голову. Его дыхание замедлилось, он закрыл глаза. Спустя две минуты его не стало. Я закопал его на территории виллы, рядом с его предшественниками — на западной оконечности участка, обнесённого оградой. Ночью скоростной транспорт из Центрального Населённого пункта доставил мне идентичного пса; им было известно, как работает ограждение, они знали все коды, и я не стал их встречать. Маленький бело-рыжий метис подошёл ко мне, виляя хвостом; я сделал ему знак, он запрыгнул на кровать и улёгся рядом со мной.
Любовь легко поддаётся определению, но редко возникает в череде наших существований. Благодаря собакам мы воздаём должное любви, самой её возможности. Что есть собака, если не устройство для любви? Ей дают человека и возлагают на неё миссию любить его; и каким бы мерзким, гнусным, кособоким или тупым он ни был, собака его любит. Эта её особенность вызывала у человеческих существ прежней расы такое изумление и потрясение, что большинство — в этом сходятся все свидетельства — в конце концов начинали отвечать собаке взаимностью. Таким образом, собака являлась устройством для любви с обучающим эффектом, который, однако, имел место только применительно к собакам и никогда — к другим людям.
В рассказах о жизни людей и в корпусе литературных текстов, оставленных ими нам в наследство, тема любви возникает чаще, чем какая бы то ни было иная; в них упоминается как гомосексуальная, так и гетеросексуальная любовь (установить сколько-нибудь значимое различие между ними до сих пор не удалось); ни одна другая тема не вызывала столько споров и дебатов, особенно в заключительный период человеческой истории, когда циклотимические колебания, связанные с верой в любовь, сделались постоянными и достигли головокружительной амплитуды. Видимо, эта тема вообще занимала людей больше, чем что-либо: в сравнении с ней даже деньги, даже упоение битвой или славой отчасти лишаются драматизма. Для человеческих существ последнего периода любовь, похоже, вобрала в себя акме и невозможное, сожаление и благодать, стала тем фокусом, где могли сойтись воедино все страдания и все радости. Рассказ Даниеля1, прерывистый, мучительный, безудержно-сентиментальный и в то же время откровенно циничный, противоречивый со всех точек зрения, представляется в этом смысле весьма характерным. Даниель1,14 Отправляясь встречать Эстер в аэропорт Альмерии, я чуть было не взял напрокат другую машину: я боялся, что «мерседес-купе 600 SL», и бассейн, и джакузи, и вообще мой откровенно роскошный образ жизни произведёт на неё неблагоприятное впечатление. Я ошибся; Эстер была реалисткой; она знала, что я знаменит, и делала из этого вполне логичный вывод, что я должен жить на широкую ногу; среди её знакомых попадались самые разные люди, как богатые, так и очень бедные, она ничего не имела против, она принимала это неравенство, равно как и все прочие, абсолютно просто. Моё поколение ещё несло на себе отпечаток разнообразных дебатов по вопросу о наиболее удачном экономическом укладе — дебатов, неизменно завершавшихся выводом о превосходстве рыночной экономики; обычно в её пользу приводили тот убойный аргумент, что все народы, которым пытались навязать иную форму организации, при первой же возможности поспешно, порой даже стремительно, от этой иной формы отказывались. В поколении же Эстер прекратились и сами споры: капитализм служил для неё естественной средой обитания, она чувствовала себя в ней легко и просто, и это сказывалось во всех её поступках; демонстрация против сокращения рабочих мест показалась бы ей не меньшим абсурдом, нежели акция протеста против похолодания или нашествия саранчи в Северной Африке. Ей вообще была чужда идея коллективного выступления, она с детства привыкла считать, что и в финансовом плане, и во всех главных жизненных вопросах каждый должен бороться сам, в одиночку, что править своей лодкой надо без посторонней помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118