моё отрешённое, зыбкое сознание питалось обрывками воспоминаний и бесцельными грёзами. Но во мне не было ни радости, ни даже истинного покоя; несчастье заложено уже в самом факте существования. Добровольно покинув цикл возрождений и смертей, я направлялся к простому небытию, к чистому отсутствию содержания. Лишь Грядущим удастся, быть может, достичь царства бесчисленных потенциалов.
В следующие недели я стал продвигаться в глубь своих новых владений. Я заметил, что в южном направлении величина прудов и озёр возрастала, а на некоторых из них даже наблюдались слабые явления, схожие с приливом; однако озера все ещё оставались неглубокими, я мог доплыть до середины в полной уверенности, что без труда вернусь обратно на песчаную косу. Нигде по-прежнему не было видно никаких следов жизни. Мне смутно помнилось, что она возникла в очень специфических условиях, когда атмосфера, вследствие бурной вулканической активности на начальном этапе развития Земли, оказалась насыщена аммонием и метаном, и что повторение этого процесса на той же планете маловероятно. Но даже если органическая жизнь возродится, она в любом случае останется заложницей условий, предопределённых законами термодинамики, а значит, сможет всего лишь воспроизводить прежние схемы: появление отдельных особей, хищничество, выборочную передачу генетического кода; ничего нового от неё ожидать не приходилось. Согласно некоторым гипотезам, время органических форм истекло: Грядущие будут существами кремниевыми, а их цивилизация будет строиться путём постепенно усложняющегося объединения когнитивных процессоров и ячеек памяти; работы Пирса, не выходящие за рамки формальной логики, не позволяют ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу.Так или иначе в зоне, где я находился, не мог бы обитать никто, кроме неолюдей; организм дикаря никогда бы не выдержал совершенного мною перехода. Теперь я без всякой радости, даже с некоторым замешательством смотрел на перспективу встретить кого-либо из себе подобных. Гибель Фокса и переход через Великий Серый Простор внутренне иссушили меня; я больше не ощущал в себе никаких желаний, и в первую очередь описанного Спинозой желания пребывать в своём бытии; мне только было жаль, что мир переживёт меня. Тщета мира, наглядно проявившаяся уже в рассказе о жизни Даниеля, отныне стала для меня неприемлемой; я не видел в нём ничего, кроме унылой пустоты, лишённой потенциалов и возможностей, недоступной для любого света.
Однажды утром, проснувшись, я вдруг ощутил чуть заметное, беспричинное облегчение. Я пошёл вперёд и через несколько минут увидел впереди озеро — большое, намного больше других, я впервые не мог разглядеть противоположный берег. И вода в нём была немного солонее.Так, значит, вот что люди называли морем; вот что считали они великим утешителем — и великим разрушителем, той силой, что разъедает все, но мягко и нежно. Я был взволнован; последние элементы, которых недоставало мне для полного понимания человека, внезапно встали на свои места. Теперь я лучше представлял себе, как в мозгу этих приматов могла зародиться идея бесконечности — бесконечности доступной, достижимой посредством медленных трансформаций, берущих начало в конечном мире. Я представлял себе и то, как первая концепция любви могла сложиться в мозгу Платона. Я снова подумал о Даниеле, о его вилле в Альмерии, моей бывшей вилле, о юных девушках на пляже, о том, как Эстер уничтожила его, — и в первый раз ощутил нечто вроде жалости к нему, жалости, но не уважения. Из двух эгоистичных, рассудочных животных в конечном счёте выжило более эгоистичное и рассудочное: так оно всегда и происходило у людей. И тогда я понял, почему Верховная Сестра настаивала на изучении рассказов о жизни наших человеческих предшественников; я понял, какую цель она преследовала, — и понял, почему этой цели нельзя достичь никогда.
Я так и не освободился.
А потом я шёл, соразмеряя шаг с ритмичным движением волн. Я шёл дни напролёт, не чувствуя ни малейшей усталости, а ночью меня баюкал слабый прибой. На третий день я увидел дороги из чёрного камня, уходившие в море и терявшиеся вдали. Что это было — переходы? Кто их построил — люди или неолюди? Теперь это было не важно; мысль пойти по ним возникла во мне и исчезла.И в тот же миг клубы тумана внезапно разошлись, и на поверхности моря заиграло солнце. В памяти моей мелькнул образ великого солнца — нравственного закона, который, согласно Слову, в конце концов воссияет над миром; но в том мире меня уже не будет, сама его сущность была недоступна моему воображению. Теперь я знал: никому из неолюдей не под силу разрешить основополагающую апорию бытия; те, кто пытался сделать это — если таковые нашлись, — скорее всего, уже умерли. Сам я, сколько смогу, буду влачить свою никому не нужную жизнь усовершенствованной обезьяны, сожалея только об одном: что стал причиной гибели Фокса, единственного известного мне существа, заслужившего право жить дальше, ибо в глазах его иногда зажигалась искра, предвещавшая пришествие Грядущих.
Мне осталось жить, наверное, лет шестьдесят; более двадцати тысяч совершенно одинаковых дней. Я буду избегать мысли и избегать страдания. Подводные камни жизни лежали далеко позади; теперь я вступил в пространство покоя и исчезну из него лишь в результате прекращения физиологических процессов.Я купался долго, под солнцем и под звёздами, и не испытывал ничего, кроме лёгкого, смутного ощущения питательной среды. Счастье лежало за горизонтом возможного. Мир — предал. Моё тело принадлежало мне лишь на короткое время;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118