Барбюса дополнил бывший секретарь Сталина Баженов, бежавший за границу. У дверей квартиры постоянно стоит часовой. В маленькой передней висят солдатская шинель и фуражка хозяина. В трех комнатах и столовой простая мебель. Старший сын Яша, от первого брака, долгое время спал в столовой на диване, который на ночь превращали в постель… Но уж несколько лет, как он стал инженером и отделился от отца.
Завтрак и обед раньше приносили из столовой Совнаркома; но в последние годы, из страха перед отравлением, стали готовить пищу дома. Если хозяин не в духе, а это бывает нередко, за столом все молчат.
«В своей семье, — рассказывает Бажанов, — он держит себя деспотом. Целыми днями он соблюдает у себя высокомерное молчание, не отвечая на вопросы жены или сына».
После завтрака глава семьи усаживается в кресло возле окна и курит трубку. Раздается звонок по внутреннему телефону Кремля.
— Коба, тебя зовет Молотов, — говорит Надежда Аллилуева.
— Скажи ему, что я сплю, — отвечает Сталин в присутствии секретаря, чтобы показать свое пренебрежение к Молотову.
Со времени гражданской войны Сталин всегда носит нечто вроде военной формы, чтобы напоминать о своей связи с армией: высокие сапоги, тужурку и брюки хаки.

«Его никогда не видели одетым иначе, за исключением лета, когда он — в белом полотне».

Дело идет о передней, о шинели и о сапогах, и мы можем признать свидетельство Барбюса достаточно авторитетным.
Ночные автомобили на кремлевском дворе не давали спать. В конце концов вынесено было постановление: после 11 часов ночи автомобилям останавливаться у арки, где начинаются жилые корпуса; дальше все должны двигаться пешком. Однако чей-то автомобиль продолжал нарушать порядок. Разбуженный не в первый раз в три часа ночи, я дожидался у окна возвращения автомобиля и окликнул шофера.
— Разве вы не знаете постановления?
— Знаю, товарищ Троцкий, — ответил шофер, — но что же мне делать? Товарищ Сталин приказал у арки: поезжай!
Кроме кремлевской квартиры у Сталина есть дача Горки, где некогда жил Ленин и откуда Сталин вытеснил его вдову. В одном из помещений-экран кинематографа. В другом-драгоценный инструмент, который призван удовлетворять музыкальные потребности хозяина: это пианола. Другая пианола у него на кремлевской квартире. Он, видимо, не может долго жить без искусства. Часы отдыха он проводит за музыкальным ящиком, наслаждаясь мелодиями из «Аиды». В музыке, как и в политике, он предпочитает послушный аппарат. Советские композиторы тем временем воспринимают как закон каждое указание диктатора, у которого две пианолы.
В 1903 г., когда Сталину шел 24-й год, он женился на молодой малокультурной грузинке. Брак, по рассказу друга его детства, был счастливым, потому что жена «выросла в священной традиции, обязывающей женщину служить». Молодая женщина проводила ночи в горячих молитвах, когда ее муж участвовал в тайных собраниях. Терпимость к религиозным верованиям жены вытекала из того, что Коба не искал в ней друга, способного разделить его взгляды. Молодая женщина умерла в 1907 г. от туберкулеза или от воспаления легких, и ее похоронили по православному обряду. От нее остался мальчик, который лет до 10 находился на попечении родственников в Тифлисе, а затем был доставлен в Кремль. Мы часто его находили в комнате наших сыновей. Нашу квартиру он предпочитал отцовской. В своих бумагах я нахожу такую запись жены:

«Яша-мальчик лет 12, с очень нежным смуглым личиком, на котором привлекают (внимание) черные глаза с золотистым поблескиванием. Тоненький, скорее миниатюрный, похожий, как я слышала, на свою умершую от туберкулеза мать. В манерах, в обращении очень мягок. Сереже, с которым он был дружен, Яша рассказывал, что отец его тяжело наказывает, бьет — за курение. „Но нет, побоями он меня от табаку не отучит“. „Знаешь, вчера Яша провел всю ночь в коридоре с часовым, — рассказывал мне Сережа — Сталин его выгнал из квартиры за то, что от него пахло табаком“.

Я застал как-то Яшу в комнате мальчиков с папиросой в руке. Он улыбался в нерешительности.
— Продолжай, продолжай, — сказал я ему успокоительно.
— Папа мой сумасшедший, — сказал он убежденно. — Сам курит, а мне не позволяет.
Нельзя не передать здесь другой эпизод, рассказанный мне Бухариным, видимо, в 1924 г., когда, сближаясь со Сталиным, он сохранял еще очень дружественные отношения со мной.
— Только что вернулся от Кобы, — говорил он мне. — Знаете, чем он занимается? Берет из кроватки своего годовалого мальчика, набирает полон рот дыму из трубки и пускает ребенку в лицо…
— Да что вы за вздор говорите! — прервал я рассказчика.
— Ей-богу, правда! Ей-богу, чистая правда, — поспешно возразил Бухарин с отличавшей его ребячливостью. — Младенец захлебывается и плачет, а Коба смеется-заливается: ничего, мол, крепче будет…
Бухарин передразнил грузинское произношение Сталина.
— Да ведь это же дикое варварство?!
— Вы Кобы не знаете: он уж такой, особенный… Мягкому Бухарину первобытность Сталина, видимо, слегка импонировала. Нельзя не согласиться, что отец был действительно «особенный»: он «закалял» младшего сына дымом и, наоборот, отучал старшего сына от дыма при помощи тех педагогических приемов, которые применял некогда к нему самому сапожник Виссарион… Эмиль Людвиг, опасавшийся встретить в Кремле надменного диктатора, на самом деле встретил человека, которому он, по собственным словам, готов был бы «доверить своих детей».
1 2 3 4 5 6 7