того отдельного рабочего кабинета, о котором Константин Эдуардович мечтал всю жизнь.
В 1905 году дом приобретен. Семья переехала, начала обживаться – и вдруг повторилась беда, уже случившаяся в Боровске. В 1908 году вышли из берегов бурные вешние воды.
Из окна Циолковскому открывалась беспредельная водяная гладь. Река разлилась, словно море. По ночам в ней отражались звезды, днем путешествовали на лодках местные жители. Константин Эдуардович регулярно промерял глубину – река как будто успокоилась. Однако затишье оказалось обманчивым. Снег продолжал таять, и вода вторглась в дом. Пришлось срочно переселять детей к соседям, перетаскивать на чердак книги, рукописи, приборы...
Наводнение окончилось, но когда вода отступила, новый дом Циолковских являл собой жалкую картину. На полу лежал плотный слой ила, мебель расклеилась, рассыпалась печка, у книг, которые Константин Эдуардович не успел донести до чердака, отвалились переплеты.
Наводнение наделало немало бед. Но, как говорится, «нет худа без добра». Ремонт, с которым хотели было повременить, стал необходимостью. Пришлось звать плотников. Зазвенели топоры, разваливая сарай и амбар. Вскоре второй этаж был надстроен. Сбылась давнишняя мечта Циолковского о рабочем кабинете. Остекленная терраса, как бы продолжавшая светелку, открывала превосходный вид на реку. И хотя стороннему человеку надстройка показалась бы не только далекой от комфорта, но и лишенной элементарных удобств, Константин Эдуардович счастлив.
Зимой в светелке было не жарко. Отапливалась она чугунной печкой, и заниматься приходилось, поеживаясь от холода. К концу рабочего дня, когда Константин Эдуардович затапливал печурку, холод уступал место адской жаре. Не многим лучше выглядели апартаменты и летом. Солнце накаляло крышу террасы. Духота проходила только к вечеру, и Циолковский зажигал две керосиновые лампы, подвешенные на железном пруте. Пользуясь недолгими часами прохлады, он продолжал работу, начатую поутру.
Наводнение не исчерпало бед 1908 года. Пропала рукопись «Отчета об опытах по сопротивлению воздуха Российской академии наук». Через профессора Сперанского Циолковский послал ее Николаю Егоровичу Жуковскому. Он писал там, что Рыкачев преувеличил допущенные им небрежности, сожалел, что вследствие этого работа не была опубликована полностью.
Легко представить себе, сколько надежды возлагал Циолковский на ответ Жуковского. Кто-кто, а Николай Егорович, в 1902 году сам построивший аэродинамическую трубу в Московском университете, должен по достоинству оценить проделанную работу. Циолковский хорошо помнил о помощи Жуковского двадцать лет назад, при публикации первых аэродинамических исследований. Константин Эдуардович надеялся, что серьезный, обстоятельный труд нескольких лет при поддержке Николая Егоровича будет опубликован.
Но случилась беда: рукопись потерялась. Она отыскалась лишь тридцать лет спустя, когда уже не было в живых ни Циолковского, ни Жуковского.
Потеря рукописи – большое огорчение. С той поры Циолковский твердо решает копировать все, что выходит из-под его пера. Переписка на машинке не по карману, и появилась привычка писать карандашом под копирку на небольшой фанерной дощечке, положенной на колени.
Хмуры и печальны будни тех далеких лет. И вдруг радость! Циолковский распечатывает плотную пачку бандероли и шуршит газетой. Вот оно, долгожданное известие, – корреспонденция о полете человека! Ее прислал Александр Васильевич Ассонов. Возбужденный сообщением, Циолковский спешит ответить: «Письмо Ваше и статью о Райте получил. Она меня тронула до слез. Номер этот я сохраню...»
Ни на один день не прекращает Циолковский работу. Впрочем, иногда научные исследования перемежаются с отдыхом. Этот отдых неизменно активен – иной ему просто не по вкусу. С 1893 года Циолковский ездил на велосипеде. И вот этот добрый друг отставлен в сторону. Через мастерские Вереитинова приобретен потрепанный, видавший виды мотоцикл. Чтобы восстановить его, пришлось изрядно повозиться. Константин Эдуардович собственноручно смастерил батарею сухих элементов, подтянул, укрепил разболтавшуюся машину и отважно ринулся в путь. Мотоцикл фыркнул, взревел, как необъезженный мустанг, выпустил клуб сизого дыма и помчался.
Старенькая машина, давно отслужившая свой век, рассыпалась на ходу, выбросив седока в придорожный кювет. Прихрамывая, он погрузил остатки «железного коня» на, попутную подводу и возвратился домой. Велосипед был немедленно peабилитирован и полностью восстановлен в своих гражданских правах.
Не могу не упомянуть еще об одной забавной детали. Полиция давно приглядывалась к домику Циолковского. У старшей дочери ученого, Любови Константиновны, была недобрая репутация «забастовщицы». Звуки, подслушанные соседями, показались им шумом подпольной типографии. Они донеслив полицию. Но вместо станка, печатающего крамольные листовки, ревнители закона обнаружили всего-навсего полуразбитый мотоцикл.
В 1910 году Циолковский послал Жуковскому фотографию. На любительском снимке множество моделей, исследованных в «воздуходувке». На обороте надпись: «Жалкие остатки моделей, уничтоженных наводнением 1908 года». Легко представить себе, каков же был размах аэродинамических опытов Циолковского, если огромную груду моделей он называет жалкими остатками.
Но, переписываясь с Жуковским, Циолковский не может забыть о потерянной рукописи. Вероятно, именно тогда в их взаимоотношениях возникла первая, едва заметная трещина. Спустя десяток лет она выросла в серьезную размолвку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103