Пол покрыт тонкой циновкой, в углу свернутый матрас и одеяло. Подушкой служил пластиковый пакет, в который было засунуто полотенце. Больше ничего. Три светло-коричневые стены без окон, в четвертой — прочная деревянная дверь с двумя окошечками, открывающимися только снаружи. В верхнее — на уровне головы — тюремщик наблюдал за заключенными, в нижнее — сантиметрах в тридцати от пола — подавал тарелку с едой. На потолке висела лампа дневного света, но, даже подпрыгнув, достать до нее было невозможно. Туалеты и питьевая вода находились вне камер, и страдающим от жажды или желающим справить нужду приходилось ждать, пока надзиратель будет совершать обход, чтобы испросить у него разрешение.
Новичкам предстояло пройти несколько тестов, и в промежутках между ними они содержались в одиночных камерах. Сквозь глухие стены не проникало ни звука, ни света, ни запаха, отчего заключенные нередко страдали от клаустрофобии. Тюремная администрация одобряла содержание в камерах-одиночках, поскольку оно вызывает у заключенных желание жить в коллективе, а надзирателям помогает определить особенности характера каждого новичка. Оно считалось обязательным перед переводом в общую камеру. Поскольку разговаривать с другими запрещалось, каждый заключенный отыскивал какие-то свои методы снять нервное напряжение — посредством медитации, физических упражнений, глубокого дыхания, мастурбации, но вскоре старался попасть в какую-нибудь группу, приступить к профессиональному обучению или к занятиям в кружке, чтобы как-то убить время. Те, кого пребывание в одиночестве не тяготило, попадали в специальный список нуждающихся в осмотре психиатра.
Кику оказался в их числе: ему нравилось одиночество. Он целыми днями сидел, прислонившись спиной к стене, ничуть не смущаясь надзирателей. По ночам его рыдания будили охранников, но, если не считать одолевавших его кошмаров, он оставался совершенно безучастным. Он избегал общения, его ничто не интересовало, он послушно подчинялся приказам, казалось, все ему безразлично и он не желает принимать собственных решений. Когда инструктор, занимающийся проблемами адаптации, спрашивал его: «Куваяма, чем бы ты хотел заняться?», он не отвечал ничего конкретного, а если тот продолжал выяснять, не поднимая головы тихо говорил: «Всем, чем вам угодно». Обследовавший его психиатр пришел к выводу, что шок после произошедшей трагедии еще не прошел. «Иными словами, я не могу точно обрисовать то состояние, в котором он пребывает после убийства матери. Он использует камеру-одиночку как спасительное средство».
По прибытии в тюрьму каждый заключенный должен был пройти полный медицинский осмотр, измерение роста, зрения, слуха и рентген. Потом его ожидал индивидуальный тест, чтобы определить его профессиональные склонности. Но в сложных психологических случаях, как, например, с Кику, окончательное решение переносилось на шесть месяцев, и в течение этого времени он был обязан подчиняться тюремному распорядку. Кику приставили помогать на кухне, и ему приходилось ежедневно вставать в четыре утра, на два часа раньше остальных, чтобы готовить завтрак.
После одиночки Кику перевели в общую камеру, где содержались те, кто, как и он, работали на кухне. Там он снова встретил Яманэ — парня с гладким, напоминающим маску лицом. Кику и Яманэ, войдя в камеру, опустились на колени, чтобы вежливо приветствовать четырех своих сокамерников-старожилов, которых звали Фукуда, Ха-яси, Садзима и Накакура. Как только надзиратель удалился, Фукуда, с виду постарше остальных, почесывая голову, сказал:
— Здесь принято, чтобы новички рассказывали, за что они сюда попали, и мы примем это во внимание. Конечно, дело не из приятных, но так уж принято…
— За убийство, — первым сказал Яманэ, не вставая с колен.
Хаяси и Садзима переглянулись и проговорили:
— Убийца… Так-так. Все равно полезно знать, с кем имеешь дело. А ты, малыш?
— Тоже за убийство, — сказал Кику.
— Полный дурдом, — со смехом сказал Накакура. Фукуда с Хаяси тоже рассмеялись, а Кику и Яманэ молча склонили головы. — Мы помогаем стране бороться с перенаселением. Благодаря нам население Японии уменьшилось на шесть человек.
— Не совсем так, — проговорил Яманэ, — я убил четверых.
Смех смолк.
— Вот так? — Фукуда изобразил, что стреляет из револьвера.
— Нет, руками.
— Каратэ или бокс? — спросил Накакура, с любопытством разглядывая руки Яманэ.
— Каратэ.
— Сколько лет ты им занимался?
— Десять.
— Значит, не новичок. Замочил четверых и получил всего десять лет!
— Но я и сам был серьезно ранен.
— Вот откуда у тебя шрам на башке! Теперь притормози! Мы знаем, что ты крутой, но постарайся даже в шутку никого из нас не доставать. Нет ничего глупее, чем оказаться в тюряге за беспричинное убийство.
Накакура работал в ресторане. Как-то он разделывал кусок свинины, и один из поваров начал издеваться над его бабушкой, зашедшей к ним в ресторан. «Я немедленно ткнул его в грудь ножом, который держал в руке, — объяснял он, — хотя собирался не убивать, а только поставить на место. Нож вошел в грудь по самую рукоятку. Как выяснилось, человеческая плоть гораздо нежнее свинины».
Садзима работал на пассажирском судне. С утра стояла плохая погода, и у него, как нередко бывало в таких случаях, заныла спина. Несмотря на боль, он отправился завтракать, съел селедку, и крохотная косточка неприятно застряла у него между зубов. Он никак не мог ее вытащить, да тут еще заметил, что кто-то из пассажиров блеванул прямо на палубу. «Я начал прикидывать, что придется с зубной болью драить палубу, и тут является еще один пассажир и жалуется, что я не выполняю своих обязанностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144