)
— Вам хотелось бы встретиться со своими настоящими родителями?
— Я часто вижу сны об этом, но почти всегда кошмары. (Серьезное лицо, никакого выражения страдания при этом, дышать следует глубже, чтобы не перехватило дыхание. После слова «часто» сделать небольшую паузу, после «вижу» — вздох; улыбаться ни в коем случае нельзя.)
— А если бы удалось с ними встретиться, что бы вы сказали?
— Давненько не виделись. (Важно сразу же после ответа взглянуть на ведущего. Если он рассмеется, сделать грустное обиженное лицо. Если ведущий будет серьезен — чуть-чуть улыбнуться. В первом случае, если ведущий смутится и перестанет смеяться, мягко улыбнуться, а если по-прежнему будет смеяться, можно встать с места. Во втором случае, если ведущий не ответит улыбкой, сделать отстраненный вид, а если он по-прежнему серьезен, медленно стереть улыбку с лица.)
— Вы ненавидите бросивших вас родителей?
— Совсем чуть-чуть. (Этот вопрос обычно задают журналисты с жестким стилем интервью и романтичные женщины. В любом случае следует ответить с таким видом, будто ты считаешь этот вопрос грубым и неделикатным.)
Хаси продемонстрировал великолепную игру. Он не испытывал ни малейшего раздражения оттого, что повторял заученную роль. Ему было приятно, что люди обращают на него внимание. По настоянию господина Д. он превратился в «оригинального молодого человека, не вызывающего своей оригинальностью неприязни». Хаси сумел идеально вписаться в эти зыбкие границы и научился радоваться тому, что его ответы не соответствуют ожиданиям ведущего телепередачи. В Хаси возникло что-то такое, чего раньше не было: он удивлял, сердил, вызывал интерес и слезы. Это была уверенность. Телевидение — зеркало. Он отражался в телевизоре, но был совсем не таким, как раньше, он не боялся и не плакал. Наоборот.
Хаси пришлось по вкусу создавать тот образ, который придумал для него господин Д. Он изо всех сил старался стать таким, каким был его двойник на телеэкранах и журнальных обложках. Это оказалось вовсе не трудно и не мучительно. Ему нравилось то, что он способен немного менять свои мысли.
— Я всегда был чудаковатым, всегда не был похож на других. Прикидывался слабаком, боялся чужих взрослых мужчин и плакал, но делал это для того, чтобы их порадовать. Часто притворялся, будто болен, чтобы не идти на физкультуру, и из-за этого ненавидел себя и страдал, зато сумел таким своеобразным способом отточить свой характер.
Хаси удивился тому, как его источавший уверенность телевизионный двойник прибрал к рукам его воспоминания и изменил их. Кику, с шестом в руках взлетавший в небо, из героя превратился в жалкую гориллу. Одноклассницы, которые издевались над ним, когда он бледный, в школьной форме оставался в классе вместо того, чтобы идти на физкультуру, из компании глупых девчонок превратились в бессердечных особ, знать не знавших, что такое волнение или дрожь. Если привести с собой в телестудию этого роботоподобного Куваяма и дать ему микрофон, он наверняка потеряет сознание. Так Хаси одно за другим менял свои воспоминания.
Тщательно перебирая их, Хаси заметил, что одно событие в его жизни стало рубежом, после которого он стал другим.
— До этого события я был жертвой. Не знал своей роли и предназначения, и потому способности дремали во мне, я был связан собственной системой ценностей, не имеющей отношения ни к чему внешнему, и поэтому меня называли слабаком. Да, я не умел подтягиваться на перекладине, но это было просто отговоркой. Однако сам себя я стал ненавидеть только после этого случая. Я открыл глаза на дремавшие во мне желания, перестал понимать, что со мной происходит, начал искать звук, после того дня, когда один толстый мужик, словно пес, сосал мой член, а я ударил его кирпичом по голове.
Гипноз вызвал во мне воспоминания об ощущении в камере хранения: аромат детской присыпки, запах мази, который источало мое тело, вкус лекарства, которое поднялось до самого горла, а потом потекло по щекам и ушам, страх, от которого я не мог шелохнуться. Это случилось на последнем этаже универмага. Певица с красными волосами и следами неудачной операции по удалению морщин на лице заставила меня все вспомнить. Я бросился по лестнице вниз, побежал вдоль реки, ворвался в общественный туалет. Там был сырой воздух, из окна виднелся туманный порт. И море, и небо, и здания, и корабли — все это таяло в сером цвете. Вечерний пейзаж в облачную погоду кажется тающим. Городские фонари, которые только что включили, и сигнальные огни на кораблях сделали границу между берегом, кораблями и морем совсем расплывчатой. Танкер на буксире отошел от берега и направился в открытое море, его силуэт медленно исчезал в сумерках.
В углу туалета на корточках сидел толстый бродяга в соломенной шляпе. Увидев Хаси, он затряс торчащим из расстегнутых штанов членом и с воем бросился на него. Мужик был крупным, но оказался на удивление легким. Хаси подумал, что внутри у него не кровь, а воздух. Если ткнуть его иголкой в горло, он, пожалуй, сдуется и вылетит в окно. Мужик, похихикивая, принялся стаскивать с Хаси штаны. «Пожалуйста, пожалуйста, это совсем не страшно, пожалуйста», — бормотал он. Хаси не было страшно. Толстый мужик со слюной на губах и босыми ногами был для Хаси словно верный пес, возникший из дыма чародей. Бродяга взял член Хаси в рот. Казалось, у него во рту гнездо морских анемонов. Хаси закрыл глаза. По телу разлилось тепло, каждый вдох отдавался в голову. Мужик был верным псом. Он лаял и продолжал лизать своим белесым языком. Волны, похожие на позыв к мочеиспусканию, хлынули в глаза Хаси и изо всех сил бились внутри головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144