Они готовы?
Чернокожая женщина длинными тонкими пальцами вытерла с его спины пот и посыпала ее пудрой, после чего начала массаж. От пудры пахло перечной мятой.
— Еще не готовы, но я пишу стихи, — сказал Хаси, достал из кармана клочок бумаги и начал читать:
Моя овечка, моя сестра,
Мой корабль, мой дивный сад.
Вынуты яблоки из моих глазниц…
— Хорошо, хорошо, понял! — остановил его господин Д.
Теннисная парочка чуть не подавилась от смеха. У женщины, на голову выше Хаси, была гладкая прическа, под тонкой тканью лифчика торчали груди.
— «Вынуты яблоки из моих глазниц…» Ну дает! — сказала женщина.
Хаси заметил лужицу пота, скопившуюся у нее в пупке. Ему было неприятно, что она смеется над ним, и, чувствуя ее взгляд, он хотел исчезнуть, провалиться сквозь землю — в своей рубашке с люрексом, серых вельветовых брюках, туфлях из змеиной кожи… Партнер принес женщине бокал перье.
— Хаси, твой контракт истекает, — произнес господин Д., в то время как массажистка вскарабкалась ему на спину и принялась елозить по нему коленями и локтями. Ее едва прикрытая шортами задница высоко подскакивала, а пот с ее бедер стекал господину Д. на бока. — Я хочу знать, что ты собираешься делать. Думаешь продлить контракт? Сразу же могу тебе заявить, что без Нива ты в полной жопе.
Стоявший справа небоскреб отбрасывал на крышу дома господина Д. глубокую, длинную тень. Хаси внезапно забыл, почему оказался на этой сверкающей крыше, с этой парочкой в купальных костюмах, с черной женщиной и хозяином — со всеми этими людьми, говорящими откровенную чушь. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что горячая, плоская крыша и огромные башни вокруг — это просто мираж, как будто что-то, обычно находящееся внутри его тела, например трубка внутреннего уха, высунулось из глаза и принялось всасывать воздух, надуваясь до тех пор, пока не приняло квадратные очертания крыши.
— Хаси! Что с тобой, черт побери? Я велел тебе принести копию контракта. Эй! Ты меня слышишь? Что ты делаешь?
Хаси сел на стол и взял стакан воды. На ее поверхности роились пузырьки. Хаси коснулся стеклом лба и щек. Вряд ли эту воду можно было назвать прохладной, но он одним глотком выпил стакан почти до дна.
— Эй, парень! — одернул его мужчина в плавках. — Это же мой стакан!
Хаси давно уже ничего не ел, и тепловатая вода, стекая в желудок, вызвала у него ощущение чего-то липкого, вязкого. Неожиданно он почувствовал тошноту и схватился руками за горло. Стакан упал и разбился, остатки жидкости вспенились на горячем бетоне. Хаси увидел, что мужчина и женщина обменялись взглядами, и до него дошло, что он всех раздражает. Он забормотал сам себе:
— Я, как бездомный старик, еле-еле передвигаю ноги, но я не прошу милостыни… Нет! Я им мешаю, это очевидно… Могу поспорить, что у этой большой черной женщины под мышками воняет кислым потом… Допустим, я и не пил шикарных напитков в шикарных местах, не бывал в театрах, музеях и на стадионах, ну и что с того? Почему они так на меня смотрят?
— Хаси! Что случилось? — завернувшись в полотенце, господин Д. направлялся к нему, чтобы как следует его встряхнуть.
— А, это вы! — как во сне, сказал Хаси. — Послушайте, господин Д., я вам для чего-то нужен? Вы действительно нуждаетесь во мне?
— Что за бред ты несешь! Перестань молоть чепуху и возьми себя в руки.
— Но это важно! — возразил Хаси. — Я должен знать. Вы знаете хоть одного человека, которому я был бы нужен? Знаете кого-нибудь, кто благодаря мне стал счастливым? Это все, что мне нужно. Это правда, господин Д., мне больше ничего не нужно, мне не нужны деньги. Я хочу лишь одного: чтобы люди улыбались. Когда я еду в большой машине, которую купила Нива, люди смотрят на меня с завистью, но завидовать совершенно нечему: я несчастен. Господин Д., почему ко мне все так плохо относятся? Я стараюсь сделать их счастливыми, а они меня избегают. Нива бросила меня. Кику тоже. Куваяма превратился в клопа. Мацуяма и Тору от меня отворачиваются. Кадзуё умерла, а монахини все такие грустные. Никто меня не любит, я всех достал. Я хочу, чтобы меня любили. Вот и все. Хочу услышать от них, что им действительно приятно быть со мной. Разве это много? Но мне не дали шанса — меня сразу же вышвырнули, меня оставили одного в этой огромной, огромной, огромной камере хранения.
Хаси обнял господина Д. и своей сухой горячей кожей ощутил его пот.
— Отойди от меня! — возмутился господин Д. — Ты ведешь себя вульгарно! Отойди!
Но Хаси не отнял рук; его колотила дрожь. Женщина в купальном костюме перекинулась понимающим взглядом с массажисткой и изрекла:
— Кто-то сегодня явно не в себе.
— Что с тобой, парень? Ты не слышишь, что я тебе говорю? — господин Д. грубо оттолкнул Хаси.
Когда тот вышел из беседки, баночка со снотворным выпала у него из кармана и покатилась. Хаси удалось поймать ее у самого края крыши. У него поплыло перед глазами, тринадцать окрестных небоскребов начали на него падать, и ему страстно захотелось домой. Высыпав три таблетки на ладонь, Хаси положил их в рот и начал жевать, но закашлялся и сплюнул желтоватую слизь на горячий бетон. Он смутно осознавал, что господин Д. и два теннисиста наблюдают за ним. Чернокожая женщина направилась к лифту и исчезла.
— Он окончательно спятил, — услышал Хаси слова господина Д.
«Нет, это не так! — Хаси прожевал таблетки и проглотил мелоподобную массу. — Я не спятил. Мне грустно потому, что все меня ненавидят».
Из-за летних каникул улицы были полны народу и пахли плавящейся на жаре резиной. Хаси казалось, что к его ногам привязаны тяжелые липкие веревки, и каждый человек, мимо которого он проходит в этом ущелье из стекла, стали и бетона, тянет за эти веревки и сплетает кокон огромной белой куколке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144