Нет, не то. Была ли реплика Садако, так и не высказанная, в голове Сигэмори или нет? Если она существует, Тояма хотел бы услышать ее непосредственно от Садако.
Тояма приблизил лицо к окошку звукооператорской студии и сосредоточил взгляд на Садако.
Похоже, Садако опять заметила, что Тояма на нее смотрит. Перестав репетировать и опустив руки, она подняла глаза на Тояму. То, что сейчас их взгляды встретились, не вызывало сомнений у Тоямы.
В звукооператорской горел свет, и лицо Тоямы не должно было виднеться на фоне окна. По периметру сцены включили софиты, и там царила совершенно другая атмосфера, чем во время генеральной репетиции. Залитая белым светом Садако выглядела по-другому, даже цвет ее лица стал другим. Черное платье, ее сценический костюм, изменив оттенок, казалось непристойным — будто сквозь него просвечивало нижнее белье.
Садако спустилась со сцены в зрительный зал и направилась в сторону фойе.
...Садако идет в звукооператорскую студию.
Тояма мысленно представлял движения Садако. Сейчас она прошла фойе и спокойно поднималась по винтовой лестнице, ведущей сюда. Она совершенно не торопилась, ее шаги невозмутимы и медлительны, будто она его дразнит, изящны и легки.
Тояма стал с нетерпением ждать стука в дверь.
...Три, два, один, ноль.
В этот момент дверь без стука отворилась.
Проскользнув в комнату, Садако закрыла за собой дверь:
— Ты звал меня?
Вблизи Садако, одетая в сценический костюм, была обворожительна.
Тояма, даже не улыбнувшись, молчал. Он пытался изобразить на лице гнев, но как оно выглядело на самом деле, было не понятно. Садако, не обращая внимания на плохое настроение Тоямы, пересекла комнату, расставила алюминиевый складной стул и села.
Сделав вид, что только сейчас обратила внимание на все еще молчащего Тояму, она сказала:
— На что ты сердишься?
Не может быть, чтобы она не понимала, почему Тояма злится. Тояма выложил начистоту свое раздражение Садако, которая, все понимая, специально разыгрывала невинность.
— Скажи-ка, чем ты там занималась?
Садако немного приподняла брови:
— А, это.
Прикрыв рукой рот, она шаловливо захихикала.
— Ты же знаешь, что я видел все, что ты делала с учителем Сигэмори?
В труппе Сигэмори всегда величали «учитель», и Тояма невольно назвал его так по привычке, тут же разозлившись на неподходящее слово, и поправился:
— Вот дерьмо, с ублюдком Сигэмори!..
— Тояма, ты ревнуешь?
Садако, сидящая на краю алюминиевого стула, привстала, опираясь двумя руками о стул.
— Ревную? Я из-за тебя так сказал, дорогая.
Это была явная ложь. Никто тут ни при чем. Только сердце, мучающееся от ревности, — источник раздражения.
— Слушай, Тояма. Может, ты прекратишь меня называть дорогая?
Она сказала решительно, хотя и не сурово. Тояма смутился от слов Садако и сдерживался изо всех сил, чтобы не извиниться.
— Завлекать Сигэмори, чтобы он открыл тебе дорогу в будущее, — бессмысленно. Вместо этого лучше своими силами осуществлять мечту!
...Осуществлять мечту.
Аж зубы свело от этих назидательных слов. Тояма, будто позаимствовал похожую сцену из молодежного сериала, самому стало тошно.
— Мечту... Ты говоришь — мечту. Ты знаешь, какая у меня мечта?
— Стать великой актрисой, разве нет?
Садако странно улыбнулась и приложила руку к щеке.
— Сколько же людей придут посмотреть на меня, когда я стану театральной актрисой?
— Не только театральной, есть еще телевидение и кино.
— Например... Ой, смотри, там что-то светится...
Садако указала на кассетный магнитофон, который стирал пародии Окубо. Из-за нажатой кнопки записи светилась красная контрольная лампочка.
— А, кассетный магнитофон.
— Намного меньше, чем бобинный, и записывать на него, наверно, просто.
— Да, на самом деле удобно.
— А кино тоже такое станет? Я не имею в виду фильмы, которые показывают в кинотеатрах. Наверно, можно будет записывать разные изображения на маленький носитель информации, как кассета?
То, что говорила Садако, вовсе не было фантазией далекого будущего. Несомненно, изображения станут помещать на пленку типа кассеты.
— Когда-нибудь это настанет. И будут дома по телевизору запросто показывать фильмы с Садако в главной роли.
— Но это еще дело будущего, — сказала она, будто смирившись.
— Нет, это возможно. Если Садако...
— Будет уже поздно!
— Поздно?
— Я стану бабушкой, пока дождусь.
— Не думай об этом.
— Не хочу стареть. Хочу вечно быть молодой. Слушай, а ты об этом не думаешь?
У молодых девушек, стремящихся стать актрисами, сильный страх перед старостью. Тояма понял, что Садако не исключение.
— Если я буду стареть вместе с Садако, ничего страшного.
Слова Тоямы не были ложью. Что значит старость, если живешь вместе с Садако. И когда с возрастом подойдет смерть, если Садако будет рядом, наверно, и смерть будет спокойной. На один момент Тояма отчетливо представил себе смерть на руках Садако. Мир кружится, и он собирается отправиться далеко, а Садако смотрит на его лицо. Его — старое... а лицо Садако почему-то совсем не изменилось. Видение было настолько четким, что он содрогнулся.
Садако, понимая его желание жить вместе, растянула губы в улыбке. Потом, немного нахмурившись, сказала будто в оправдание:
— Тояма, ты ошибаешься в том, что я люблю учителя.
— Конечно, я и думать не хочу об этом. Но когда я увидел, что ты делаешь...
Не дав договорить, Садако сильно замотала головой:
— Нет, не так. Ты ошибаешься. Я ненавижу учителя. Ведь он навязчивый. К тому же страшный. Он какой-то страстный и жуткий. Он меня достал. Не может с собой справиться. Ведь он не ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45