Если где-то, как сказала Садако, вставлен посторонний звук, появляется шанс это проверить.
Тояма надел на голову наушники и собрался сосредоточиться на звуке, который он будет включать. Однако его не переставал беспокоить ящик с божницей, стоящий сбоку. Похоже, режиссер еще не давал сигнала. В комнате было темно, только подсветка на краю стола слегка освещала звукооператорскую студию.
Он немного скосил глаза, ящик был оставлен наполовину открытым.
...Женский голос при родовых муках. Фу, какой бред!
Тояма, не снимая наушников, немного сдвинул крышку ящика. Предположение, что бояться нечего, заставило его использовать ногу.
Отчетливо прозвучал щелчок захлопывающейся двери. Однако из наушников, словно перекрывая этот звук, донесся едва слышный голос. Слабый голос младенца. Было не понять, плачет он или смеется... или будто только что родился...
Тояма мгновенно перевел взгляд на ленту. Конечно, она еще не крутилась.
Раздался сигнал режиссера, началась генеральная репетиция. По плану надо было немедленно включить тему вступления, но дрожащая рука, соскальзывая, никак не могла нажать кнопку «play», и он не успел сделать это вовремя. Потом наверняка режиссер наорет на него, но сейчас было все равно.
...Кнопка «play», включить.
Зазвучала мощная тема начала спектакля, она заглушила плач младенца.
В ноздри Тояме, который, обливаясь холодным потом, продолжал размышлять, откуда исходит плач, вплыл слабый аромат, похожий на запах лимона.
5
Когда закончился первый акт, на сцене остались только актеры, к игре которых имелись замечания, всем остальным дали двадцатиминутный перерыв. Тояма боялся, что ему будут выговаривать за опоздание со вступлением, но никаких указаний в отношении этого момента не последовало, и он решил на некоторое время покинуть звукооператорскую.
Он спустился в фойе, прошел через буфет и вприпрыжку помчался в общую гримерную актеров. Времени мало. Сможет он поймать и расспросить Окубо или нет?..
Влетев в гримерную и убедившись, что Окубо здесь нет, он спросил у репетировавшего реплики перед зеркалом актера:
— Извините, вы знаете, где Окубо?
Тот, прервав свой монолог, гордо, как и подобает, задрал свой подбородок:
— Раз он суфлер господина Арима, разве не с правой стороны сцены?
— Большое спасибо.
Собираясь покинуть гримерную, Тояма чуть не столкнулся с Окубо. Окубо еле увернулся от Тоямы.
— Упс, пардон, — сказал он важным тоном, изображая из себя английского джентльмена.
У Окубо и манеры, и речь — все театрально. Они были с Тоямой одногодками, поэтому много времени в студии проводили вместе, и он был неплохой компанией. Однако Тояма иногда раздражала театральность Окубо.
Иронично улыбаясь, Тояма схватил Окубо за рукав:
— У меня есть к тебе разговор, — и потащил его в сторону.
— Что случилось? — Окубо, совершенно не удивившись, странно улыбался.
— Ну-ка, присядь.
Тояма и Окубо подтянули стулья к зеркалу и сели рядом.
И так небольшого роста Окубо, сидя, выглядел совсем мелким. Он высоко держал голову, его фигура была безупречна, в любое время он следил за осанкой и не позволял телу расслабиться. Этим, похоже, он старался компенсировать свой низкий рост. Театральная труппа, в которой он занимался раньше, была более знаменита, чем труппа «Полет». Она славилась своими традициями, а он гордился ею. Поработав в труппе, куда поступить считалось самым трудным делом, он, однако, не мог там закрепиться и опустился до студии «Полет». Окубо успокаивал себя, убеждая в том, что причиной этому был его низкий рост.
Гордость и комплексы... Тояма понимал, что именно эти качества сплелись и сформировали комические движения и речь Окубо.
Перерыв был только двадцать минут, и Тояма без предисловий начал разговор:
— Зачем ты наговорил Садако странных вещей?
— О чем ты? Я не помню, чтобы говорил странные вещи.
Нисколько не струсил, открытый ответ.
— Я тебя особенно не упрекаю, просто сам немного беспокоюсь и хочу спросить тебя.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Послушай, делать звуковые эффекты и музыку — моя работа. Поэтому мне есть о чем переживать. Поэтому я хочу, чтобы ты ответил честно. То, что ты сказал Садако, правда? Правда, что ты слышал голос женщины на пленке? Причем женщины, которая сейчас собирается родить?
Услышав это, Окубо хлопнул в ладоши и засмеялся:
— Говоришь, родовые потуги женщины, о чем ты? Я говорил о действиях, которые становятся причиной этого, а в это время голос у женщин радостный... я сказал только это. Садако не так поняла.
— Это была шутка?
— Шутка, нет.
Окубо снова засмеялся. Сам говорит фразу и сам над ней смеется. Что его так забавляет?
— Перестань балагурить. Я слышал.
— Что?
— Плач младенца.
Окубо выдержал паузу и приблизил к Тояме удивленное лицо.
— Где?
— В звукооператорской, из наушников.
Окубо отпрянул:
— Ого!
Он выглядел немного озадаченным.
— Поэтому существует последовательность. Это странным образом совпадает с тем, что ты слышал голос беременной во время родов.
Тояма вспомнил про пуповину и божницу.
— Это называется «делать из мухи слона», — продекламировал Окубо, как чтец-рассказчик.
— Довольно, перестань молоть чушь. Объясни мне четко. Что ты сказал Садако?
— Садако у нас — восходящая звезда. Благодаря своей красоте пользуется расположением режиссера и в будущем станет великой актрисой. Однако, что ни говори, это ее первый спектакль, со стороны видно, что она очень напряжена, и мне стало ее жаль. По-дружески. Думал, немного ее отвлеку, ну, если дам ей послушать один-другой страшный рассказ.
Выходя из терпения, Тояма рявкнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45