— Ну, ты знаешь в какой сцене? Если знать место, где он записан, можно послушать в наушниках и сразу проверить. Если действительно на пленку попал странный женский голос, надо быстро принять меры, потом это будет непросто. Однако маловероятно, что он есть. Я много раз прослушал эту пленку во время репетиции. И во время монтажа в наушниках снова и снова ее прокручивал. Совершенно невозможно, чтобы на этой стадии появились посторонние голоса.
— Окубо говорит странные вещи! Знаешь, за кулисами есть маленькая божница.
— Обычно в любом театре есть божница.
У Тоямы возникло предположение о том, что Окубо мог сказать Садако. В театре обязательно есть маленькая божница, и часто рассказывают связанные с ней страшные истории о привидениях. Из-за частых травм и аварий при обслуживании больших сценических декораций, а может, еще потому, что злобствуют актеры, в каждом театре найдется одна-две замысловатые истории. Если Окубо напугал Садако одной из таких вздорных историй, то получается, что у Садако нет оснований жаловаться на посторонний голос на пленке.
— Нет, есть еще одна.
— Что есть?
— Божница.
Божница, впаянная в цемент в глубине левой части сцены, много раз попадалась Тояме на глаза. Садако утверждает, что кроме нее есть еще одна.
— Где?
Садако, стоящая перед дверью, подняла левую руку и указала пальцем. Палец был направлен на что-то в тени стола, не видное с места Тоямы. Уже только поэтому по спине побежали мурашки. Эта комната — его замок. Он отлично знал его, вплоть то того, где и что находится. Не может быть, чтобы здесь была божница.
Тояма привстал.
— Удивился?
— Не пугай меня!
Когда он опустился на место, оно показалось ему каким-то холодным.
— Не садись, подойди сюда.
Садако, взяв за руку Тояму, заставила его встать со стула, а сама села перед стойкой с оборудованием. В десяти сантиметрах от пола находилась двухстворчатая дверца. Садако, переводя взгляд с Тоямы на стойку, намекает: «Ну открой, посмотри». У Тоямы даже мысли не было, что там есть потайное место. Двухстворчатая дверь шириной пятьдесят сантиметров. По причине отсутствия ручки он думал, что это часть стены.
Нажав пальцем на середину дверцы, он убрал руку, дверь бесшумно открылась. Тояма думал, что там в беспорядке лежат разные провода или изношенные магнитофонные бобины, но на самом деле было совсем не так. Внутри — две металлические полки, на верхней — в два яруса лежат коробки из-под бобин с наклеенными этикетками. Не иначе как старые ленты, которые раньше использовались в этом театре. Однако нижнюю полку целиком занимала маленькая деревянная коробка. Как и сказала Садако, она выглядела как божница.
Только из-за того, что открылась маленькая двухстворчатая дверь, атмосфера в звукооператорской совершенно изменилась. Рядом со столом, за которым он постоянно работал, внезапно появилось другое пространство. Будто даже просочился какой-то запах, или это только казалось. Однако обоняние Тоямы помнило иллюзию, будто он учуял вонь сырого мяса.
Тояма вместе с Садако присели, обхватив колени, на корточки перед божницей. Перед ними лежало жертвоприношение. Сначала оно выглядело как кусочек высушенного корня гобо. Очень маленький, примерно с кончик мизинца, съежившийся от потери влаги.
Садако без колебаний подняла кусочек корня и положила на ладонь Тоямы.
Беспрекословно взяв его, Тояма, пристально рассматривая то, что лежало у него на ладони, напряженно соображал, что это может быть.
И только когда Садако, приблизив нос к ладони, понюхала предмет, до него дошло, что это. Мысль внезапно ворвалась в его мозг вместе с шепотом женщины:
...А-а, рождается.
В этот момент Тояма понял.
...Пуповина. Пуповина младенца.
Это несомненно была пуповина, отрезанная очень давно.
Тояма мгновенно отпрянул от божницы и отшвырнул пуповину с ладони в сторону Садако. Садако поймала ее и спокойно сказала сама себе:
— Все-таки Окубо был прав.
Тояма, чтобы не показаться девушке моложе его в недостойном виде, перевел дыхание и, напустив на себя спокойствие, спросил:
— В чем же?
Садако, возвращая на прежнее место пуповину, ответила:
— На пленке записан женский голос. Он сказал, что слышал такой раньше. Стон мученицы. Так стенают во время родовых потуг. Как говорит Окубо, эта женщина родила младенца.
Что тут можно ответить. Странно, что Окубо болтает об этом, а уж тем более жутко, что Садако, будто ничего не случилось, спокойно подхватывает ужасный разговор.
В это время в наушниках послышался голос режиссера:
— Внимание, скоро начинается генеральная репетиция. Актеров и персонал прошу пройти на свои места.
Фраза стала спасительной для Тоямы. Голос режиссера, который обычно слышать не хочется, донесся как глас Божий. Он обладал силой немедленно вернуть все к реальности.
Садако надо было идти на свое место на сцену, сейчас был не тот случай, чтобы попусту болтать.
— Ну наконец, твой выход. Удачи.
В горле пересохло, и слова прозвучали глухо, Тояма, подтолкнув Садако в спину, поторопил ее на сцену. Садако, будто ей не хотелось уходить, изогнувшись и замерев, сказала:
— Ну, до встречи. Потом.
По тому, с какой нежностью и выражением были произнесены эти слова, он решил, что она растет как актриса. Садако, которая была его младше на пять лет, для Тоямы являлась символом привлекательности. И больше, чем красота и обаяние взрослой женщины, в ней привлекала оставшаяся девическая невинность. Это выглядело обворожительно.
Тояма, позабыв обо всем, некоторое время провожал взглядом Садако, спускающуюся по винтовой лестнице.
Раз генеральная репетиция проходит так же, как сам спектакль, то и пленка будет идти от самого начала до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45