Лагдален никогда не видела ее прежде, но сразу признала легендарный Санберг.
— Долина Бегущего Оленя, — сказала она.
Эйлса кивнула. Эта местность славилась повсюду красотами природы и мятежным духом населения. Справа от них высился поблескивавший в солнечных лучах Санберг, а впереди виднелся огромный дом. Проехав вдоль обносившей усадьбу стены, они миновали ворота из белого камня и по пали во внутренний двор. Там пленницам велели сойти с пони и провели их в дом, у дверей которого стояла вооруженная стража.
В глаза Лагдален прежде всего бросилась роскошь внутреннего убранства. На стенах висели картины Аупоза и Иеффа Хиларда, стоившие баснословно дорого. Полы устилали мягкие ковры, заглушавшие даже топот грубых сапог наемников.
Пройдя по длинному коридору с бледно-голубыми стенами и темно-голубым потолком, пленницы оказались в просторной комнате, увешанной зеркалами в золоченых рамах. Мужчина в черной униформе препирался с другим, рослым толстяком в дорогом костюме из коричневой ткани. Пусть не с первого взгляда, но Лагдален узнала его. То был Вексенн Чамперийский, один из вдохновителей аубинасского мятежа.
При появлении молодых женщин и их стражников спор прервался. Мужчины обернулись к ним, после чего малый в ненавистной униформе Падмасы гневно обратился к упитанному щеголю:
— Мой лорд Лапсор не одобрит такого вмешательства.
— Спасибо за информацию, дорогой Косок, но это мой дом, и я сохраняю за собой право побеседовать с каждым, кто его посетит.
Косок выглядел так, будто его подмывало вытащить кинжал и всадить вальяжному спорщику прямо в горло. С видимым усилием он сдержал себя, поклонился и покинул комнату, напоследок окинув взглядом Лагдален. Молодая женщина похолодела — глаза его были совершенно пусты.
Пленницы остались наедине с мужчиной в коричневом костюме. Лагдален чуть ли не слышала неодобрительное покашливание своего отца — тот никогда не одобрил бы дорогих туфель и желтых шелковых чулок. Томмазо из Тарчо, человек старой закалки, считал, что богатство никогда не следует выставлять напоказ. По его мнению, богатым и бедным следовало одеваться одинаково скромно, а нарочитое хвастовство являлось лишь свидетельством дурного вкуса.
— Вырядился, как дурак — прозвучал в ее голове строгий голос Томмазо.
Щеголь между тем заговорил вежливо и даже радушно.
— Приветствую вас в Оленьем Чертоге, — промолвил он. — Прошу, присаживайтесь поудобнее. — Хозяин простер руки по направлению к выглядевшим весьма уютно, мягким кушеткам. — Я пошлю за горячим келутом. Надеюсь, вы не откажетесь. Ничто так не восстанавливает силы после долгой дороги, как чашка доброго келута.
Пленницы удивленно переглянулись — они никак не ждали, что перед ними будут рассыпаться в любезностях, но сочли за благо принять предложение, словно не видели в этом ничего особенного. Их собирались угостить келутом, как обычных гостей, но запястья при этом оставались связанными.
Щеголеватый малый тоже прекрасно понимал двусмысленность ситуации и, кажется, пытался внушить самому себе, что все не так уж плохо.
— Конечно, — промолвил он, печально пожимая плечами, — мне и самому не по нраву тот способ, каким вас, леди Лагдален из Тарчо, доставили в мой скромный приют на берегу Бегущего Оленя. Но раз уж вы здесь, я сделаю все от меня зависящее, чтобы оставить у вас приятное впечатление о пребывании в моем доме.
Это показное гостеприимство показалось Лагдален странным, но она решила подыграть Вексенну. Пока связаны руки, у нее не было особого выбора. Возможность вырваться на свободу представлялась более чем сомнительной.
— В таком случае мы благодарим вас, Вексенн Чамперийский, лорд Неллинский, — промолвила она, по мере сил стараясь заставить свой голос звучать спокойно и невозмутимо.
— Неллин — это славное место, леди. Столь же славное, как и Марнери. — Он выпятил губу, словно призывая ее возразить.
— Я тоже так считала, мастер Вексенн. Однако ныне, как я понимаю, слава Неллина повергнута во прах в результате восстания против закона и справедливости.
— Постыдного закона, сударыня, постыдного. Закона, не позволяющего нам должным образом пользоваться плодами своего нелегкого труда.
Лагдален огляделась по сторонам и снова посмотрела на собеседника:
— Мне кажется, мастер Вексенн, что ваш труд принес более чем щедрые плоды. Пожалуй, ни один дом в Марнери не мог бы сравниться с вашим. В такой роскоши не живут даже банкиры.
Вексенн захлопал глазами. Он был явно польщен услышанным, тогда как Лагдален все это не могло не коробить. Будучи Тарчо, она по рождению принадлежала к высшему слою общества и, хотя служба существенно расширила ее горизонты, сохранила аристократические предрассудки. В сравнении с Тарчо или любым из благородных домов Марнери этот разжившийся на торговле зерном выскочка представлял собой пустое место. Его богатство раздражало так же, как и необоснованные претензии. К счастью, ее невысказанная неприязнь так и осталась для Вексенна тайной.
— Чудесный дом, не правда ли? Олений Чертог — забота всей моей жизни, и мне кажется, он прекрасно гармонирует с долиной. Драгоценность, венчающая шлем Аубинаса.
— О да! — Лагдален приметила великолепную картину на дальней стене — пастораль, вне всякого сомнения, тоже принадлежавшая кисти Аупоза. — Безусловно, именно в таком месте и должны висеть полотна великого Аупоза.
Вексенн просиял. Какое удовольствие сидеть в этой гостиной в обществе очаровательной дамы, принадлежащей к высшей аристократии Марнери, и слышать такие похвалы. Он старался не думать о том, что должно случиться потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142