.
В одной из старых комнат, – наконец ответила она.
– А еще где?
– Иногда на глиняных пустырях.
– И…?
– В Джерико и в Порт Мидоу
– И больше нигде?
– Нигде.
– Лгунья! Я еще вчера видел тебя на крыше.
Она прикусила губу и замолчала. Он насмешливо за ней наблюдал.
– Значит, ты играешь на крыше, – продолжал лорд. – А в библиотеку ты когда-нибудь ходила?
– Нет. Зато на библиотечной крыше я нашла грача, – ответила она.
– Правда? И ты его поймала?
– У него была ранена лапка. Я собиралась убить его и зажарить, но Роджер сказал, что грачу нужна помощь. Мы дали ему крошек и немного вина, ему стало лучше, и он улетел.
– Кто такой Роджер?
– Мой друг. Поваренок.
– Ясно. И ты уже исходила всю крышу…
– Еще не всю. На здание Шелдона забраться нельзя, потому что, чтобы добраться туда, придется прыгать с Башни Пилигримов на большое расстояние. На этой крыше есть застекленный участок, который открывается наружу, но я недостаточно высокая, чтобы достать до него.
– Так ты была уже на всех крышах, кроме здания Шелдона. А что насчет подземелий?
– Подземелий?
– Под землей колледжа столько же, сколько и над землей. Странно, что ты до сих пор этого не обнаружила. Что ж, через минуту я ухожу. Ты выглядишь здоровой девочкой. Держи!
Он запустил руку в карман и вынул пригоршню монет, из которых дал ей пять золотых долларов.
– Тебя не научили говорить “спасибо”? – спросил он.
– Спасибо, – пробормотала она.
– Ты слушаешься Мастера?
– О, да!
– А Мудрецов ты уважаешь?
– Да.
Демон лорда Азраэля мягко рассмеялась. Это был первый звук, который она издала, и Лайра покраснела.
– Ладно, иди, играй, – сказал лорд Азраэль.
Лайра развернулась и с облегчением устремилась к двери, запоздало оглянувшись и выпалив: “До свидания!”.
Такой была жизнь Лайры до того дня, когда она приняла решение спрятаться в Комнате Уединения и впервые услыхала про Пыль.
И, разумеется, Библиотекарь ошибался, говоря Мастеру, что ее это не заинтересует. Сейчас она с увлечением выслушала бы любого, кто бы мог рассказать ей что-нибудь об этой Пыли. В ближайшие месяцы ей предстояло узнать об этом гораздо больше, а, в конечном счете, о Пыли она узнает больше кого бы то ни было во всем мире; но в данный момент ее окружала насыщенная жизнь колледжа Джордан.
В любом случае, было еще кое-что, о чем стоило поразмыслить. В последние несколько недель по улицам поползли слухи – кто-то над ними посмеивался, кто-то умолкал, как некоторые люди боятся привидений, а другие – нет. По причинам, которые никто не мог объяснить, начали пропадать дети…

* * *

Происходит все примерно так.
Проследуем на восток вдоль широкой магистрали реки Изис, где толпятся неповоротливые груженые камнями баржи, везущие асфальт судна и танкеры с зерном, вниз по течению мимо Хенли и Мейденхеда в Теддингтона, чьих берегов достигают приливы Германского Океана, и даже еще дальше: к Мортлейку, мимо обиталища великого колдуна – доктора Ди; мимо Фалькесхолла, прекрасные сады которого днем сверкают фонтанами и вывесками, а ночью – фонарями и фейерверками; мимо Уайт Холла, где каждую неделю король собирает правительственные совещания; мимо Стрелковой Башни, непрестанно роняющей дробинки расплавленного свинца в чаны с темной водой; и еще дальше, туда, где река, становясь широкой и мутной, делает широкий поворот на юг.
А вот и Лаймхауз, и здесь живет малыш, которому суждено исчезнуть.
Его имя Тони Макария. Мать полагает, что ему девять, но память у нее скудна и затуманена выпивкой; и ему, может быть, лет восемь, или все десять. А фамилия у него – Грек, но, также как и в случае с его возрастом, это не более, чем предположение его матери, потому что он больше смахивает на китайца, а еще от матери он унаследовал кровь ирландцев, скраелингов и ласкаров. Парень он неброский, но в нем все же есть какая-то застенчивая нежность, иногда заставляющая его крепко и грубовато обнять маму и запечатлеть на ее щеке горячий поцелуй. Несчастная женщина обычно слишком пьяна, чтобы делать такое по собственной инициативе; но подчас она отвечает довольно тепло – когда в состоянии понять, что происходит.
В данный момент Тони ошивается на Пирожковой Улице. Он голоден. Сейчас ранний вечер, а дома его не накормят. У него в кармане лежит шиллинг, который дал один солдат за доставку письма любимой девушке, но Тони не собирается тратить его на еду, когда и без этого можно многое достать бесплатно.
Поэтому он шныряет по рынку между лавками старьевщиков, ларьками с лотерейными билетами, торговками фруктами и жареной рыбой со своим демоном на плече – воробьихой, озирающейся по сторонам; и когда хозяйка лавки и ее демон оба куда-то засматриваются, раздается отрывистое чириканье, рука Тони быстро вытягивается и возвращается в просторный рукав рубахи с яблоком, парой орехов, и, наконец, с горячим пирожком.
Хозяйка лавки замечает это и начинает кричать, а ее кот совершает прыжок, но воробьиха Тони слишком высоко, а сам Тони уже успевает пробежать пол-улицы. Вслед ему еще некоторое время несется брань и оскорбления. Останавливается он у молельни Святой Катерины, где усаживается на ступени и вынимает свою горячую, помятую награду, оставляющую на рубашке жирные пятна.
За ним наблюдают. В дверях молельни, в полудюжине ступеней над ним, стоит дама в длинном желто-красном плаще, отделанном мехом лисицы – красивая молодая леди с ниспадающими темными волосами, нежно сияющими под отороченным мехом капюшоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19