Опуская взгляд, я видел далеко-далеко, в глубине, маленького бледного Секенра.
Через равные интервалы мы пересекали полоски из камня другого цвета; скорее всего, они образовывали какой-то узор, разглядеть который мог лишь бог, парящий под потолком.
Мы уткнулись в шеренгу, состоявшую приблизительно из дюжины священников в пестрых одеяниях – как только мы приблизились, они развернулись и пошли впереди нас, воркуя, как голуби. Некоторые из них несли в руках маленькие лампы; один размеренно звонил в крошечный серебряный колокольчик. Мне показалось, что эти безбородые создания с напыщенными лицами больше похожи не на мужчин, а. на фантастическим образом постаревших детей.
Я потянул Тику за рукав. Она повернулась ко мне, словно хотела сказать: «Ради всех богов, не сейчас». Но я все же прошептал:
– Кто они?
Она прошептала в ответ:
– Евнухи.
– Не понимаю.
– Ты слышал когда-нибудь… о том, как оскопляют животных, жеребцов…
– У нас в Стране Тростников нет лошадей.
– Отрезают им яйца. Кастрируют. Так происходит и с евнухами. Во дворце их тысячи. Из них формируют правительство.
Меня сразу же затошнило.
– Но почему? Это же ужасно.
Один из евнухов оглянулся на меня, сурово и совсем не испуганно, словно хотел сказать, что даже ужасному чародею не дозволено нарушать этикета.
Тика отвернулась. Я замолчал.
Наконец далеко впереди замаячил свет, напоминавший костер в ночном поле, когда на него смотришь издали. Мы подошли ближе – источник света рассыпался, превратившись в круг жаровен и ламп, в центре которого на помосте возвышался трон под балдахином. Священники воздели руки строго заученным ритуальным жестом, их походка, с годами отработанная до мелочей, превратилась в причудливый танец. Серебряный колокольчик неожиданно смолк.
Все стояли, как замороженные, у самого подножия трона Великого Царя, самого Венамона Четвертого.
Евнухи бросились на колени и простерлись ниц, уткнувшись в пол лбами. Знать и священники опустились на одно колено. Солдаты остались стоять.
Неку с Тикой провели меня сквозь толпу прямо к трону, моментально преклонили колени и поднялись, не дождавшись монаршего дозволения. Я порывался последовать их примеру, но Неку Прошептала:
– Нет. Чародеи не склоняются ни перед кем.
Я остался стоять.
Я совершенно отчетливо видел Великого Царя. Я мог бы подняться по трем или четырем ступенькам, ведущим к его трону, и коснуться его рукой.
Как Тика и говорила мне несколькими днями раньше, когда я отказывался ей поверить, Венамон был очень, очень стар. Он сидел на троне, подпертый со всех сторон подушками, откинувшись на металлическую спинку трона, испещренную рельефами с изображениями змей, крокодилов и людей со звериными головами. Не думаю, чтобы у него хватило бы сил подняться самостоятельно. Его щедро украшенные драгоценностями руки были тонкими, как тростинки.
Среди окружающей его роскоши он казался потерянным, погребенным в своих собственных регалиях: вышитый серебром кильт и суконные туфли, наколенники в форме змей, сползающих ему на голени, сложный орнамент из ожерелий и медальонов с эмблемой змея, заглатывающего собственный хвост, Оуробороса, символизирующего вечность. Но, хотя плащ на нем был золотым, его рубашка была настолько тонка, что все ясно видели его впалую грудь, бледную прыщеватую кожу, выпирающие ребра. С первого взгляда было видно, что ему трудно дышать.
Вначале я не разглядел его лица. Он склонился вперед, словно не выдерживал чрезмерного веса своей короны в форме пчелиного улья. Один из стоявших рядом с ним евнухов склонился и нежно поднял царю подбородок. Половина сморщенного лица Венамона была уже мертва, отчего рот скривился в уродливой гримасе. Слюни текли с парализованной стороны, смывая с подбородка белый грим. Евнух осторожно промокнул их салфеткой.
Жили лишь глаза Венамона. Внутри уродливого искалеченного тела сохранился живой ум, а взгляд его черных глаз пронзал насквозь. Он посмотрел на госпожу Хапсенекьют и сказал что-то, чего я не расслышал. Не думаю, чтобы и она услышала его слова.
Она неожиданно воздела вверх обе руки, словно приветствовала бога, и продекламировала так громко, что ее Голос эхом прокатился по залу:
– Великий Небесный Царь, Повелитель Всех Земель, если ты соблаговолишь выслушать про деяния, свершенные во имя твоей неувядающей вечной славы, знай же, что в этот день я избавила город от предателей, твоих врагов!
Царь снова склонился вперед. Мне показалось, что он вот-вот упадет с трона, но евнухи так и не двинулись с места, чтобы подхватить его. Венамон старательно работал губами, словно приводил в действие какой-то незнакомый механизм, пытаясь произнести хоть слово. Но потом ему все же удалось справиться с этой нелегкой задачей, и он заговорил медленно и четко, хоть и одной стороной рта, иногда шепелявя и разбрызгивая слюну во все стороны.
– Да, все предатели. В том числе, как я понимаю, и мой собственный сын.
– Великий Царь, твои враги пали!
Царь кивнул и снова откинулся на спинку трона.
– Так что все предатели мертвы. Это делает политическую ситуацию, как и положение с вассальной зависимостью… гораздо более простыми и однозначными.
Его рот искривился. Он поднял испещренную старческими пятнами руку. Пальцы его напоминали когти. Евнух отстранил его руку и вновь воспользовался салфеткой.
– О Могущественнейший, я стремлюсь лишь преумножить твою бесконечную славу, – воскликнула госпожа Хапсенекьют. – Да будет вечно здравствовать Великий Царь!
Все окружавшие нас подхватили этот крик:
– Да будет вечно здравствовать Великий Царь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152