Она безмолвно стояла рядом, ее перья шевелились под порывами влетавшего через открытое окно ветра, наблюдая, как я выписываю буквы и заполняю ими страницы.
– О чем твоя книга? – спросила она меня однажды.
Потрясенный до глубины души, я поднял на нее взгляд. Мне и в голову не приходило, что она может не понимать написанного, так как она говорила на языке Страны Тростников и совсем не напоминала невежественную злобную тупицу, какой была Кареда-Раза. Как странно, что две столь разные чародейки имели одно и то же уязвимое место. Мне даже стало неприятно от того, что у них могло быть что-то общее.
Я тщательно продумал свой ответ.
– Тут одна история, – сказал я. – Я не могу рас сказать ее тебе, пока она не завершена. Это составная часть моей магии.
Она кивнула.
– Да, чародей обязан хранить свои тайны, не так ли?
В другой раз, тоже после долгих размышлений, я попросил ее написать что-нибудь на бумаге. Она взяла у меня ручку, замерла, кусая губы, а затем нарисовала там, где я показал, крошечную птичку в окружении венка из букв и эффектных росчерков. Она с улыбкой вернула мне ручку. Я улыбнулся в ответ.
Чуть позже она спросила:
– Секенр, чего тебе больше всего недостает?
– Больше всего недостает?
– Из прошлых времен. Когда ты не был чародеем.
Слова застряли у меня в горле. Я проглотил слюну, пытаясь отдышаться. Да, она ранила меня сильнее, чем могла бы ранить ножом, и я молча сидел, вцепившись руками в край своего самодельного стола, колени у меня дрожали, а по щекам ручьем текли слезы.
Еще долго я не мог заставить себя ответить ей, а лишь нарисовал на странице десятки крошечных птичек, летящих позади большой грубой птицы, которую изобразила она. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы заставить руку не дрожать.
Не думаю, чтобы она поняла, что сделала, каковы были мои чувства. Не услышав от меня ответа, она просто пожала плечами и отошла к окну, шелестя своей накидкой из перьев, словно громадными темными крыльями.
– У нас с тобой много общего, Секенр, – тихо сказала она, устремив взгляд на небо. – Я… я была… нет, я по-прежнему остаюсь человеком. Я скучаю по подругам, которые вместе со мной выросли, растили собственных детей и любили своих мужей. Я помню… многое… песни, игры, прогулки по улицам с другими девчонками во время праздников, когда мужчины сгоняли стада коз в город на бойню, женщины постарше пекли хлеб, а мальчишки развешивали яркие знамена. Но девочки были свободны… какое-то время. Таков был обычай. Интересно, Секенр, а чародей может хоть какое-то время быть свободным?
– Не знаю.
– Возможно, мы вместе сумеем это выяснить.
Она еще долго рассказывала, вспоминая свою жизнь в городе Кадисфоне высоко в горах, на юге, где среди бурлящих в ущельях ключей рождается Великая Река, где каменные дома громоздятся на утесах, где жрецы в зловещих масках приносят жертвы, в том числе и человеческие, богам и их воплощениям, спускающимся на землю ночью.
Она называла богов так, как принято в ее стране, и рассказывала о Регун– Темаде, чернокрылом вестнике Смерти.
В селениях на горных перевалах тоже немало чародеев. Еще до того, как стать Пожирательницей Птиц, она убила колдуна, чтобы отомстить за смерть любовника.
Она предложила себя черному магу, но, когда легла с ним в постель, выплюнула ему в рот яд во время поцелуя. Она выжила, приняв противоядие, а чародей в это время катался по полу, судорожно хватая ртом воздух. Она стояла над ним, едва сдерживая тошноту, но торжествовала всего лишь миг, пока не почувствовала, как душа умершего вселяется в нее – убитый и убийца слились воедино. Это, конечно же, было лишь началом.
– Мне тяжело, Секенр, – сказала она, – так же, как и тебе.
Я отметил, что она не назвала никакой конкретной области магии и не упомянула никаких имен. Я продолжал вырисовывать крохотных птичек золотыми чернилами.
– Что ты собираешься делать в будущем? – спросила она у меня через какое-то время.
– Когда?
– Когда покинешь Школу Теней.
– Осторожно! Берегись, идиот!– зашипел отец внутри меня. Но предупреждать меня было уже не надо. Случайно или нет, но Пожирательница поняла, в чем заключается моя слабость: не в том, что я не был крепок здоровьем и часто болел, не в том, что я был мал рос том, хил и тщедушен, а в том, что я изголодался по человеческому обществу, что мне ужасно хотелось поверить ей, облегчить душу, рассказать ей все.
– Когда я покину ее, – медленно выговорил я, – я больше всего хочу закончить одно дело…
Пожирательница решительно подалась вперед. Больше я ничего не сказал.
– Какое дело, Секенр? – нарочито спокойно и ласково спросила она, как делала моя мать, когда я был совсем маленьким и нуждался в утешении.
Я посмотрел ей в глаза. В них я увидел хищный огонь, но страха не почувствовал – лишь сожаление, что она никогда не будет моим другом, что я по-прежнему одинок.
– Мне кажется, я это узнаю, когда придет время.
Слабая вспышка гнева мелькнула в ее глазах, но она тут же отвернулась к окну и встала неподвижно, глядя в даль, а ее бледное лицо сияло, как мраморное, в ярком солнечном свете.
Я вернулся к своему занятию, заполнив всю страницу именем «Пожирательница Птиц» буквами, связанными между собой росчерками и тенями, состоящими из крошечных птичек. Временами казалось, что они ожили, яркой пестрой лентой кружат над страницей, и я вот-вот услышу их пение.
– Что ты делаешь?– встревожено спросил отец.
– Разве ты не догадываешься? Разве ты не можешь читать все мои мысли, отец?
– Я тебя спрашиваю…
– Тебе придется довериться мне. Ты сделал меня чародеем. Так позволь же быть им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152