Во тьме надо мной, как луна из-за облака, неожиданно появилось лицо Сивиллы. Оно было круглым и бледным, глаза – черными, как ночь, и мне показалось, что ее кожа слегка светится.
Она обратилась ко мне, сопроводив свои слова негромким смехом:
– Чародей, сын чародея, ты споришьс ужасной Сивиллой. Это храбрость или глупость?
– Простите, я не хотел…
– Не имеет значения, что ты хотел, важно, что ты сделал, Секенр. И будешь ли ты впоследствии сожалеть или нет, вообще ничего не значит. Вот. Я уже однажды назвала тебя по имени, Секенр. Теперь я произнесла его дважды. Ты знаешь, что произойдет, когда я сделаю это в третий раз?
Япромямлил:
– Нет, великая Сивилла.
– Чародей, сын чародея, подойди сюда и сядь передо мной. Не бойся.
Я поднялся к ней. Я с трудом различил деревянный настил или полку, сплошь покрытую мусором и костями. Я робко шагнул туда и с удивлением ощутил под ногами сухие прочные доски. Мне было позволено отойти от веревок и сесть. Сивилла протянула руку и открыла сначала одну створку китайского фонаря, затем другую, третью. Мне вспомнилось, как моргают, просыпаясь, ленивые звери.
Блики света и тени заиграли по стенам крохотной комнатушки с низким потолком. Сивилла сидела, скрестив ноги, колени ее укрывала накидка с блестящей бахромой. Змея с человеческой головой и чешуей, напоминавшей серебряные монеты, свернулась в клубок у нее на коленях. Один раз она зашипела и, когда Сивилла склонилась к ней, что-то зашептала ей на ухо.
Сивилла молчала. Она долго смотрела мне в глаза.
Я протянул ей отцовский меч.
– Госпожа, это все, что я могу предложить вам…
Она зашипела почти так же, как змея, и на какой-то миг показалась мне потрясенной, даже испуганной. Затем она отстранила меч.
– Секенр, ты прерываешь Сивиллу. Это снова храбрость или просто глупость?
Вот. Она произнесла мое имя трижды. Я замер от ужаса. Но ничего не произошло.
Она вновь рассмеялась, и на сей раз в ее смехе было что-то человеческое, даже что-то доброе.
– Самый неподходящий дар, чародей, сын чародея.
– Не понимаю… Я сожалею, госпожа.
– Секенр, ты знаешь, что это за меч?
– Он принадлежал моему отцу. Это меч Рыцаря Инквизиции. Твой отец пытался отказаться от своей судьбы, обманывая даже себя самого. Поэтому он вступил в монашеский орден с жесточайшей дисциплиной, целью которого была борьба со всеми созданиями тьмы, со всем злом и жестокостью, ведьмами, колдунами, чародеями, даже с жестокими богами. В твоем возрасте он был таким же, как ты, мальчик. Он так хотел творить добро. Но что это ему дало? В конце концов у него остался лишь меч.
– Госпожа, больше у меня ничего нет…
– Секенр… вот, я и снова произнесла твое имя. Ты не такой, как все. И путь, лежащий перед тобой, не похож на пути других людей. Твое будущее не зависит от того, сколько раз я произнесу твое имя. Оставь этот меч себе. Он тебе еще понадобится. От тебя я не потребую платы… пока, во всяком случае.
– Ты потребуешь ее позже, великая Сивилла?
Она наклонилась вперед, и я увидел, что зубы у нее не острые, совсем не человеческие. Ее дыхание пахло речным илом.
Твоя будущая жизнь станет для меня достаточной платой. Все приходят ко мне в надлежащее время, даже ты, я думаю, пришел ко мне сейчас, когда тебе это было нужно больше всего.
Я поспешно начал рассказывать ей, почему я пришел, об отце, о том, что случилось с Хамакиной.
– Чародей, сын чародея, ты учишь Сивиллу? Это храбрость или глупость?
Я заплакал.
– Пожалуйста, Великая Госпожа… Я не знаю, что мне говорить. Я хочу делать все, как положено. Пожалуйста, не сердитесь. Расскажите мне, что делать.
– Чародей, сын чародея, все, что ты делаешь, верно, это часть великого узора, который я вижу, который я плету, который я предрекаю. При каждом новом повороте твоей жизни изменяется весь узор. Его значение меняется целиком и полностью. Твой отец это понимал, когда вернулся из-за моря, уже перестав быть Рыцарем Инквизиции, потому что он слишком много узнал о магии и колдовстве. Он стал чародеем в борьбе с магией и колдовством. Он напоминал врача, заразившегося от собственного больного. Его знание было подобно двери, которую после того, как ее открыли, уже невозможно запереть. Двери. Двери в его разуме.
– Нет, – слабо запротестовал я. – Я не стану таким, как он.
– Тогда выслушай пророчество Сивиллы, чародей, сын чародея. Сейчас ты отправишься в путь, прямо в утробу зверя, в пасть Всепожирающего Бога.
– Госпожа, для всех нас эта жизнь – наш путь, и когда мы умрем…
– Чародей, сын чародея, ты принимаешь слова Сивиллы, как свою собственную волю, как дар судьбы?
Я побоялся спросить ее, что будет, если я откажусь. Особого выбора у меня не было.
– Принимаю, госпожа.
– Тогда это и твоя воля. Если ты отступишься, если уйдешь в сторону, ткань узора для всех живущих тоже изменится.
– Госпожа, я лишь хочу вернуть свою сестру и…
– Тогда прими и это.
Она вложила что-то мне в руку. Ее прикосновение было холодным и болезненным, словно моей руки коснулась ртуть. Змея у нее на коленях зашипела, и мне показалось, что из ее шипения складываются какие-то слова.
Я поднес руку к фонарю и увидел на ладони два погребальных диска.
– Чародей, сын чародея, в этот день ты стал мужчиной. Твой отец до того, как покинуть тебя, так и не совершил необходимого ритуала. Значит, его должна осуществить я.
Змея исчезла в складках ее одежды. Она встала, ее движения были плавными и тягучими, как дым. Я видел лишь ее лицо и руки, так как фонари почему-то стали светить вполнакала. Она взяла серебряную ленту и завязала мне волосы так, как это делают все мужчины в нашем городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152