Стигийцы, однако, сумели… И их лица, лица трех жрецов, пробуждали в душе Рана Риорды ярость. Вернее, отзвук ярости, ибо в магическом своем забытьи Небесная Секира не могла ненавидеть по-настоящему и не могла покарать пленивших ее.
Но она знала, что наступит время мести! Смутный провидческий дар подсказывал ей, что заточение в каменном склепе не вечно. Придет освободитель - могучий, широкоплечий, черноволосый, с глазами цвета неба на закате, похожий и на Отца Гидаллу, и на Сархаба, и на Таванну… Придет! Она не ведала ни имени его, ни того, как будет называться племя освободителя, но знала, что в жилах этого народа будет течь капля древней крови, крови тех, кто пришел с благословенной земли Атлантиды. Одна лишь капля, но этого было достаточно! Достаточно, чтобы заключить союз с освободителем; достаточно, чтобы направить его к цели. Целью же был юго-восток, неведомый остров или материк, которого достигли уцелевшие суда сыновей Таванны. Там было последнее прибежище рода Южного Ветра, там обитали потомки Гидаллы, сохранившие чистоту крови, и туда стремилась Рана Риорда на протяжении тысячелетий. Но безуспешно… Не было героя, достойного ее, не было руки, которой она могла бы довериться!
Наступил миг, когда она почувствовала приближение освободителя. В зыбком мареве снов перед Небесной Секирой всплыло его лицо - суровое, грозное, как раз такое, каким оно и должно было быть; его черты говорили о родстве с племенем Гидаллы. Но главным являлась кровь! Теплая алая кровь, магический элексир, способный разрушить чары стигийцев! Древняя кровь, над которой Сет и слуги его не имели власти; кровь, унаследованная в бесчисленной череде поколений от вещего Гидаллы и предков его, самих Древних Богов.
Рана Риорда видела, как крохотные струйки этой крови стекают на пол, просачиваются в трещины меж гранитных плит, преодолевают безумно долгий путь среди камней, щебенки, остатков растрескавшегося известкового раствора… Время словно остановилось, замерло; ничтожный алый червячок полз и полз вниз, к истлевшей в пыль коже, прикрывавшей некогда лезвие огромного топора. Вот красная капелька коснулась праха, напитала его, потом ушла в холодную сталь, в самую ее глубину…
И дух Небесной Секиры выплыл из объятий колдовского сна. Он был еще слаб, но знал, что кровь потомка Гидаллы придаст ему сил. Он ощущал, что человек, ожививший его, находится близко, где-то совсем рядом. Внизу? Нет, внизу была только мертвая скала…
Выше! Выше!
Почуяв кровавый след, призрачное серебристое облачко начало подниматься наверх.
Благословен платящий свои долги, не прощающий долга крови, не забывающий о долге благодарности!
В назначенный срок душа его уйдет на Серые Равнины в спокойствии и достоинстве, ибо нечему будет тяготить ее; и, пребывая в царстве Нергала, не будет она мучиться памятью о незавершенном, бессильно грозить обидчику за неотомщенное или сокрушаться о собственной неблагодарности.
Платите же долги свои! За кровь взыскуйте кровью, за любовь дарите любовь, только не оставайтесь равнодушными в мире сем, дабы не сожалеть и не принимать на душу свою лишних страданий по ту сторону жизни.
Из проповеди жрицы Иштар, Непостижимой,
Грозной и Любящей Матери, Возлюбленной Богов
Глава 16. Алтарь на краю света
Несколько мгновений Конан стоял, запрокинув голову и обозревая чуждые созвездия. Таких он не видел нигде - ни на крайнем севере, в Асгарде и Ванахейме, ни в Черных Королевствах, ни в бескрайней гирканской степи. И звезды, странные и непривычные, словно намекали киммерийцу, что находится он в иной земле, безмерно далекой от хайборийского мира, от городов его и лесов, от гор, равнин и рек. Даже небо тут было иным… А что же сказать о земле и море?
Он огляделся, но не увидел ни того, ни другого. Землю скрывала плотная пелена белесоватой и слабо светящейся мглы; этот туман колыхался и ворочался где-то внизу, и лишь вершины немногих утесов - таких же, как тот, на котором стоял Конан - торчали над непроницаемой облачной дымкой. Темные скалы причудливых форм, напоминавшие древние развалины, выглядели рифами в зыбком молочном океане; его неяркое сияние подсвечивало завалы камней и обрывистые голые склоны, бурые и трещиноватые, на которых не росло ни деревца, ни кустика, ни единой травинки.
Моря Конан тоже не видел. Туман колыхался слева от него, море же было справа, за отвесным обрывом скалы; оно рокотало внизу, швыряло волны на камень, шипело у подножия утеса. Звуки эти казались слабыми, отдаленными; вероятно, до поверхности воды была не одна сотня локтей.
– Алтарь… - проклекотал над ухом сильный голос Рана Риорды. - Положи меня на алтарь, киммериец.
Конан, с удивлением озиравший то непривычное небо, то белесую мглу, над которой руинами разрушенных замков высились скалы, очнулся.
– Алтарь? Какой алтарь? - пробормотал он.
– Алтарь перед тобой, потомок Гидаллы. Взгляни!
Да, это был алтарь, творение рук человеческих - белое пятно, принятое вначале Конаном за бесформенную каменную глыбу или клочья тумана. Он походил на большую чашу, удлиненную и слегка приподнимавшуюся к краям, вырезанную из белоснежного мрамора. Или алебастра? Впрочем, важно ли это? - мелькнуло у Конана в голове. Путь его завершился, дорога закончилась: он стоял перед каменной колыбелью Небесной Секиры, приготовленной теми, в чьи руки она жаждала вернуться.
Сделав десяток шагов, Конан подошел к алтарю и опустил огромный топор на каменное ложе. Оно оказалось как раз впору Рана Риорде: от пяты топорища до кончика четырехгранного острия насчитывалось шесть локтей, длина же колыбели была чуть больше - ровно настолько, чтобы сталь не царапала камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66