их голоса звенели, как взметнувшиеся в воздух струи водопада, а песни и заклятья будили у Скифа воспоминания о гомеровском эпосе. От шинкасов же разило потом и брагой, и вряд ли они могли сложить хоть пару стихотворных строк. Песен, похоже, у них не имелось вообще, а главным видом искусства были вечерние пляски под рокот барабана и звон клинков.
Скиф, однако, надеялся выжать из Ходды-Коршуна еще что-нибудь интересное – о сену, ару-интанах и прочих загадочных материях, в которых ему полагалось разобраться. К примеру, кто, когда и как повелел шинкасам ловить пленников, обращая их в безмозглых тварей? Если подозрения Джамаля были справедливы, то степнякам отводилась в Амм Хаммате та же роль, что Рваному с приспешниками на Земле. Действовали они, разумеется, попроще и погрубее, без разрядников и гравитационных метателей, без тайных убежищ и прочей конспирации, но суть от этого не менялась: шинкасы, так же, как банда Рваного, поставляли товар. Но, как бы ни хотелось Скифу взглянуть на заказчика, торопиться он не собирался – по крайней мере до тех пор, пока не вернет утерянное снаряжение. Самой ценной его частью был лазер с запасными батареями, который Скиф надеялся отыскать. Клинок, топор и стальная проволока годились против банды Тха, но для их хозяев нужно было обзавестись чем-то посерьезней.
Он снова принялся расспрашивать Коршуна, но выяснил немногое – лишь то, что ару-интаны появились в Амм Хаммате в незапамятные времена и вступили с шинкасами в сделку. Вернее, даже не с шинкасами, а с грозным Шаммахом и нечистым Хадаром, ибо демонам полагалось общаться не с людьми, а с такими же могущественными существами божественного происхождения. Боги объявили степнякам свою волю – как положено, через шаманов и вождей; затем началась охота, длящаяся до сей поры. Шинкасы и прежде считались разбойным племенем, падким на чужое и предпочитавшим нож да секиру мирному посоху пастуха, однако невольников они не держали – невольники для кочевого народа были бы лишней обузой. Но теперь невидимые демоны, по милости Шаммаха и Хадара, не скупились на сладкую траву – в обмен на нечто неощутимое и, безусловно, ненужное двуногим хиссапам, коих здесь и там мог зацепить шинкасский аркан. Выгода получалась двойной, ибо ару-интаны превращали пленников в покорный скот, весьма ценившийся на юге, севере и востоке, а также в заморских западных странах. Впрочем, там, как понял Скиф, имелись свои Проклятые Берега и свои шинкасы, охотники за людьми.
Коршун, продолжая болтать, не забывал о Деле, и через полчаса хошав был выпотрошен и поделен на две половины – чистую и нечистую. Тут к мясу важно приблизился Тха с барабаном в руках, выбрал кусок полакомее и буркнул:
– Мой! Жарить! Побыстрее, задница ксиха!
Остальное мясо из чистой половины без церемоний свалили в огонь, пылавший меж камней. Гиена принялся что-то бормотать, изредка касаясь туго натянутой кожи барабана; потом, когда хошавьи ребра, череп и хребет почернели, а прочее обратилось в прах, велел бросать в костер брюшину, внутренности и ноги. Пританцовывая, он несколько раз обошел жертвенник по кругу, тряся толстыми щеками и взывая то к Шаммаху, то к Хадару, и наконец устроился на трех седлах со Скифовой катаной в руке. На благородный японский клинок был насажен шмат мяса; Тха обнюхал его и начал жрать. «Чтоб ты подавился, гадюка», – подумал Скиф.
Он вдохнул запах горелой плоти, закашлялся и под угрюмыми взглядами шинкасов отступил подальше от жертвенного костра. К счастью, ритуал заканчивался; оба божества уже получили свое. Шаммах, гигантский Одноглазый Кондор Войны, чьим Всевидящим Оком являлось солнце, сожрал верхнюю почетную половину; Хадару, семиногому пауку с ядовитыми жвалами и бесчисленными звездами-глазами, досталась презренная нижняя часть. Согласно нехитрой шинкасской теологии, любая тварь – включая, разумеется, и человека – принадлежала от пояса и ниже злобному Хадару, а выше – грозному Шаммаху. В этом был определенный смысл, ибо у зверей вверху находилась голова с рогами, с пастью и зубами, а у человека, кроме того, две руки, в коих он держал оружие. Убивая топором, стрелой, рогом или клыком, все твари земные служили Великому Одноглазому. Что же касается нижней части тела, то в ней полезным был лишь детородный орган да отчасти ноги – топор и лук ими, конечно, не удержать, но можно хотя бы лягнуть врага. Все остальное считалось хранилищем мочи и кала, веществ гнусных и мерзких, коими завалена гигантская паутина, что плетет Хадар по ночам поперек бездонной небесной пропасти. В нее, разумеется, отправлялись все покойные враги шинкасов, тогда как сами степные удальцы после смерти обитали на спине Шаммаха, прыгая среди огромных перьев на манер блох.
Тха покончил с жарким, священной долей вождя и шамана, и плавно переместился на землю, ерзая по ней задом и скребя жирную грудь. Остальные воины, заправившись пекой, лепешками и сушеным мясом, тоже возлегли у огня, перед ровным валом мешков с припасами, свернутых сетей, набитых стрелами колчанов, луков и топоров. В этот вечер половецкие пляски, вероятно, не предусматривались – то ли потому, что Шаммаха с Хадаром уже задобрили жертвой, то ли из-за предстоящей назавтра нелегкой работы, то ли в связи с опасным демоническим соседством, не располагающим к танцам и развлечениям. Минут через пять шинкасы дружно захрапели, обратив ноздри к небесам; в хор этот вплетались далекий рык гиен, протяжные завывания хиссапов и заунывные вопли каких-то ночных птиц.
Уснули, впрочем, не все, как положено темной порой, когда яростное Око Шаммаха сменяют бесчисленные и холодные глаза Хадара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21