Родиону впервые было страшно, и страх этот сдавливал ум, и терялось
все былое спокойствие, и на смену этому размеренному спокойствию приходила
какая-то обрывочная поспешность, и он многое не соображал, а видел как
будто не сам, а кто-то глядел за него.
С тех пор, как у дочери появилась от него тайна, с тех пор, как он
стал замечать ее неожиданные уходы куда-то, этот страх бродил в нем,
вызревая по вечерам в особо острые моменты, когда он то бросался к окну,
услышав за этим зимним глухим окном какой-то шорох, то лежал не
шелохнувшись. Он пришел к мысли: на войне было легче ему, чем теперь,
переживая за единственную дочь, у которой жизнь не сложилась. Он думал,
что пуля в спину, в грудь была бы для него лучше, чем жизнь после ее
безмолвия: глядела на него жалобно, слезы капали из глаз.
Он прошел берегом километров пять или больше того. Лыжи скользили еще
бодро. В ногах Родиона была такая всегда легкость, что он иногда их не
ощущал. Эти ноги и кормили его, и поили, и уводили, и спасали от
неминуемой смерти.

Безусым приехал сюда с комсомольским билетом. Из Марийской автономной
республики приехал тогда совсем молодой лесник. В Москве предложили
переменить место жительства. Подайся, мол, по путевке на югорскую землю.
Что тогда знал о ней, согласившись поехать, раз это _н_а_д_о_? Знал лишь в
совершенстве марийский язык. Оказалось, достаточно. Сходный этот язык с
манси. На родном языке помогать следует культурно выращивать не лес один,
а и культуру малого, вымирающего народа. Умели говорить раньше с людьми.
Говорил с ним первый заместитель Калинина - Петр Германович Смидович. В
суровых это будет условиях, - стращал, - не Волга-матушка.
Западно-сибирская тайга! Кто знает о том крае? Исстари сложился у
трудолюбивых и выносливых народов - хантов, мансийцев, манси, ненцев,
селькупов, коми - самобытный уклад жизни, богата материальная и духовная
культура. Оленеводство, пушной и рыбный промыслы. Надо людям помочь
избавиться от темноты, шаманов...

Ему отвели участок. Лес, по которому только что пробежал, поднят и
его руками. Пятьдесят лет тому назад сажал первые кедры, теперь первый
орех дали. Только что пробежал там, где стояла когда-то культбаза. Сам и
строгал, и поднимал бревна. Друг был первый Вакула. Прибежал однажды к
нему - на воротах вывеска: "Культбаза".
- Зачем ты написал _к_у_л_ь_т_б_а_з_а_? - закричал Вакуле.
- А что? - пожал недоуменно плечами добродушный украинец, тоже
добровольцем прикативший, так как _н_а_д_о_!
- Культ по-хантийски черт, - пояснил. - Кто к черту рожать придет?
Первой родила на культбазе ему сына жена Марьюшка. Сын помер потом.
Жили с ней порознь: избрали ее председателем культбазы. Марьюшка водила
гостей из далеких урманов. Следила, чтобы ловко пришельцу стелили
постельку, чайку покрепче бы заварили... Показывала все. Электростанция -
как чудо. Хлесталась при бабах веником. "Дух выгоняет!" - шептали те в
ужасе.
Агрономический, зооветеринарный пункты организовала Марьюшка. Бегала,
старалась.
Ревновал ее, хотел, чтобы бросила все, жила с ним.
Понял свою Марьюшку, когда в урмане стреляли в нее. Привезли
мертвенно-синюю, без кровинки, и он, суровый, дичающий в безлюдье мужик,
опустился перед ней на колени, и держал ее голову, поседевшую на этих
ветрах, и дочку, Машеньку, держал другой, дрожащей рукой. "Мамка наша
умирает, доченька! Плачь, маленькая! Плачь!"
Лишь через десять лет после смерти сыночка дочь на свет появилась.
...Родион вышел, наконец, туда, куда ему требовалось. Силы его
оставляли. От буровой, в заснеженной полутьме, увидели его, и вскоре к
нему подъехал вездеход. Его никто поначалу не узнал. Узнал потом пришедший
Лохов.
Остались одни в его теплом ухоженном балке.
- Рассказывай, - потребовал Лохов, - по тебе вижу, что-то
случилось...
- Дочь у меня пропала, - сказал Родион, - и, думаю, неспроста...

Через некоторое время в балке у Лохова Родион под диктовку написал
следующее:
Письмо прокурору округа
"Я, Родион Варов, с 1905 года рождения, лесник Замятинской пади, хочу
сообщить следующее:
28 ноября, примерно в 3 часа ночи, ко мне в дом постучался
неизвестный, который впоследствии оказался Алексеем Духовым, сбежавшим из
тюремной колонии. Меня поначалу удивили обстоятельства побега и его
бесцельность: в колонии ему оставалось отбывать не более полугода, а
причины, как таковой, чтобы вынудила его сбежать из колонии, не было: к
родным местам он равнодушен, любви к кому-нибудь тоже нет. Я могу
объяснить, что заставило скрыть побег Духова Алексея. Каюсь, слепая любовь
к дочери. Слезно просила она меня спрятать отца ее ребенка. Я не знал до
этого, что отцом моего внука является внук моего фронтового товарища,
погибшего в боях за Родину. Я спрятал Духова. Он ушел вместе с моей
дочерью. Дочь потом вернулась. А потом... Увы! Перед тем, как уйти, моя
дочь намекнула мне: по ее догадкам, Духов пробрался сюда за тем, чтобы
выкрасть у своего отчима очень ценные рукописи. Его мать связала свою
судьбу с неким Семеном Яковлевичем Варюхиным, который в свое время получал
срок за аферы. Отчим в последние годы занимался скупкой и перепродажей
ценных рукописей, он отыскивал все оставленное ссыльными. У него, как
сказала моя дочь, находятся сейчас рукописи очень ценные - XVI и XV века.
Несколько ценнейших рукописей хранилось и у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40