Ка-а-азел!
Шапку в зубы, в руку все остальное - Ка-а-зеллл! Бры-бры-бры!
Мороз-то, мороз! Властвовал. Ворот рубахи потом сразу стал колом.
Руки, как крюки. Ну держись! Невесомо уже на том берегу опадала хвоя, она
устилала землю. В межрядьях лиственниц холод стоял до самых верхушек
деревьев. Никак нельзя попасть в штанину. Попасть надо!
По-ошеллл! Озеро вдруг. По сухой, в белом, морозном пуху траве, по
березовому с блеклыми листьями молодняку, по замшелым с боков кедрачам
поплыл томительный новый звук. В дальнем конце озера звук помер...
Спешно выйдя на стежку - она опускалась к дубеющей воде выбеленной
инеем полоской, - приостановился. Навалилась такая дикая оглохлая тишина,
что его невольная остановка прозвучала окрест гулким шлепком. Тш-ш! -
пронесся вдаль последний шорох шага, и шорох этот долго еще летел,
умертвляясь вдалеке. Леха испуганно поворотился туда, где шорох, наконец,
остыл, будто застудившись. И снова взрывом, расплескиваясь, как вода на
берегу моря, покатился звук этого его движения.
Трусливо присел, стараясь не задевать самого себя.
Тихо и чисто было вокруг. Чистые леса, чистое озеро, чистый снег
вполнеба. "Я должен добежать!"
Он уже устал. По-людски, хоть на время, уснуть. Однако, лишь подумав
так, не медля придушил расслабленность, втаптывая ее, как окурок, в
замерзшую землю.

"М" лежало на пальце прочно, и он думал о Маше. Это была ее земля -
тихая, чуть припорошенная снегом земля.
Это было уютно. Однако попадались биваки геологов, урчали тракторы и
вездеходы. Приходилось прятаться.
К его величайшему недоумению началась вырубка. Долго и огорченно
думал, приостановив бег. Кто был? Что за люди? Свои? То есть с "Большой
химии"? Или какие-то другие?
Несколько сваленных лесин лежало в сторонке. Отлегло от сердца. "Не
наши! Нашим такая бесхозяйственность не прошла б!"
Вокруг лесин валялись шишки. Около них белки, быстро-быстро
перебирают и пугливо поглядывают на него. Он на них замахнулся шишкой.
Там, где вырубка кончалась и стеной шел кедрач, увидел малинник.
Видно, еще утрешняя, по-летнему медвяная роса застыла на кустах с тряпично
обвисшими листьями. Как бы источал аромат быстро и мягко пролетевшего
лета. В тюрьме он тосковал о нем.
К аэродрому он подошел незаметно. Сразу понял: ищут. Острые его глаза
выхватили нестатную, омерзительную фигуру начальника тюрьмы Вахидова.
Холодная мстительность застыла в нем: обыщутся! Он спрятался поначалу за
прилетевшим, видно давно, вертолетом, закопался в снег. Обнажиться? Снять
с себя шкуру? Дудки. Не так просто вся моя подноготная обнаружится.
Ожесточение, что ему помешали накрыть Козла, росло в нем с бешеной
скоростью, так как он, хотя и укрылся снежной постелью, замерзал. Он бы
осыпал поцелуями их всех, дай они ему дорогу. Ложись и дрыхни! - приказал
себе. - А око за око, зуб за зуб! Поделом тебе будет и мука!
Он, пожалуй, уснул, ибо услышал почти рядом:
- Потчевать можно, неволить грех. - Это был старческий голос.
Открыв глаза, он увидел из своего укрытия что-то очень похожее.
Волов! Сразу узнал Алексей, своего одногодка, встретившегося в первые дни
службы в части, где начиналась "пересортица".
Волов стоял в сторонке и был на белом фоне снегов высок, плотен и
очень красив. С ним рядом какой-то тип (Хоменко). Как бывший студент,
проходивший военку, держался старшине в затылок, точно оттягивая время
прибытия к месту службы. Третий вдруг упал в снег. Леха и его узнал: Иван
Хатанзеев.
Иван потом, наедине с Воловым, назвал фамилию сбежавшего из тюрьмы,
догадываясь, что это тот самый сибиряк, с которым он службу начинал,
раздумчиво сказал:
- Ты, старшина, начинал, а я ехал с ним вместе. Вот и скажи, что бога
нет. Каждому свое горе.
О своем горе Иван уже однажды тайком Волову ведал. Это было уже в
части, откуда они демобилизовались. Перед стрельбами рядовой Хатанзеев
попросил старшину поставить его в наряд: "Не могу, товарищ старшина, на
винтовку глядеть... Что дома буду делать - не знаю!"
Они потом ушли, и стало еще холодней. Он еще надеялся прорваться к
городу Козла по воздушной дороге. На всякий случай он забрался в вертолет
- можно отогреться. Но внутри была холодина, и на его счастье, кучей
лежали в углу матрацы: кому-то собирались их доставить - в какую-то
экспедицию или в школу-интернат. Он забрался в середину, и, позабыв обо
всем, уснул.
Проснулся он в этот раз уже тогда, когда в проеме железной коробки,
грохочущей и злой, откинув осторожно матрацы, увидел внизу волков. Он
потом понял: набросились на человека, который стонал неподалеку от него.
Волки не верили в расправу. По потемневшему снегу ударил первый
выстрел. Вздыбилась в предсмертной судороге первая жертва. В страхе
заметались, мешая друг другу.
Во всех их бешеных маневрах проглядывала угрюмая непокорность. Но
волки были беззащитны на белом этом снегу. Вертолет только не задевал
землю. Игра продолжалась. "От леса отрезай", - крикнули из кабины.
Стрелков было трое.
Волки уходили к забору леса. Первый пилот горячился. Тоже деятели! С
вами только зря жечь горючее!

Внизу устало прилегла земля. Полоскалась река, засиненная первым
льдом. Вертолет нащупал себе место. Была нейтральная полоса - между
тундрой и тайгой.
Их, видно, встречали. У бугра стояли две нарты и вездеход. Леха
слышал, как молодой голос ругал кого-то за то, что так задержались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40