необыкновенную люстру,
ровно освещающую сказочно подобранный, квадрат к квадрату, пол... Чего тут
только еще не было!
Ее терзала одна мысль: когда он, этот пожилой красавец-генерал,
начнет приступ? И это волновало, воображение ее было вспыхивающим. Кроме
этого, она давно не жила с Павлом Афанасьевичем. Не жила с тех самых пор,
когда, после того самого вечера, он осудил ее за то, что она искусственно
взбодрила и себя, и окружающих, надев такое тонкое, пусть и красивое,
платье, через которое все можно рассмотреть. Его ревность не имела границ,
и в этот раз она решила его проучить. Но все это давалось им с трудом, и
две недели они спали порознь, а потом вдруг эта отправка группы в летние
казармы...
- Коньяк? Водочка? Вино?
Он упрашивал учтиво. Он уже переоделся. И как ни странно, без формы
он выглядел намного моложе, интереснее и значительнее. У него была гордая
седеющая голова, широкий лоб, прямой и красивый нос, полные и жадные к
любви губы. Он чуточку уже пах духами, и нежный этот запах постепенно
молодую женщину тревожил, тревожил все больше и больше.
- Кто будет хозяйничать? - спросила она.
- Как пожелаете. Я бы на вашем месте сходил в ванну, можно
освежиться. А я пока приглашу нашу домохозяйку Марью Ивановну. Она здесь,
рядом. Минута хода.
- Идет, - кивнула она головой.
"Я не хочу, - сказала она себе, уходя в ванную. - Я здесь не первая и
не последняя". Но тут же, второй, какой-то чужой и очень взвешенный голос
перебил: это архискверное дело, Боже! Ведь в самом деле - скверно, если
впутать в историю мужа... А потом... Генерал не падал в обморок от других!
Он упал рядом с тобой!
Она или шутила, или просто издевалась над ситуацией, в которой
оказалась.
Когда она вернулась из ванной, все сияло на столе, и было это
уважительное серьезное угощение. Даже в доме ее отца, жившего всегда
нескудно, такого сдержанного обилия и величия стола не было. От икры,
балыка, арбуза свежего и крупного инжира, ананасов... Скорее, можно было
бы что-то пропустить, не назвать, чем вспоминать, чего тут не хватает.
Сдержанность ему изменила потом, когда выпил много коньяка, ничуть не
опьянев. Он ей сказал потом на ее комплимент, что он так в таком виде
хорошо держится: в том и счастье - уметь пить в этом не избавленном от
подозрений мире. Уметь и владеть собой потом!
Она взяла инициативу в свои руки, и ему это понравилось, и он был
неистощим, это был великий любовник.
- Так в чем же еще счастье? - шептала она, и он то ученически ей
подчинялся, радуясь этому, то повторял, наверное, уже испробованное, но
всякий раз по-новому восхитительное.
- Ты всегда такова? - спросил он ее вечером.
- Я хочу ребенка.
Леночка все это передала потом Павликовой. И та ей сказала:
- Думаешь, если бесится в постели, значит, сразу и ребеночек будет?
Надо при всем том любить. Это же главное.
- Я любила Шугова.
- А сейчас не любишь?
- Но по сравнению с ним Шугов в этом мальчик!
- А ты когда-нибудь с Шуговым так делала, как с этим пьяным
старикашкой?
- А ты со своим делаешь? Шугов же - муж!
- Дурочка! Когда мой приезжает с заставы, приезжает усталый, пыльный,
потный, я веду его к большому корыту... Я обмою каждый его пальчик. Ты
думаешь, только дети любят ласку? Я... Ах, что я делаю в любви к нему, мне
стыдно и говорить! И он млеет... Я веду его в своем халатике... И красота
моя, и красота моей любви к нему кричит, как жаворонок в небе. Я задыхаюсь
в чувстве уважения к его такой замечательной профессии. Я знаю, что он
нужен и мне, и другим, такой мной любимый. Я люблю его за всех. За тех,
кто ему верит. Я люблю его за детей. Я люблю его - как женщина...
- А я сама соскучилась по ласкам. И этот старик ласкал меня столько,
сколько Шугов не ласкал за все годы совместной со мной жизни...

Лена была не точна. Шугов был для нее всем. И мужем. И мужчиной. И
отцом. И ребенком. Шугов любил ее, но он был нетерпим к ее необдуманным
шагам. Ей казалось, ничего нет проще вести себя с мужчиной открыто, как с
равным, не стыдясь. И выходило так: иные женщины в гарнизонах говорили о
ней нелестно: мол, сама лезет на приключения. Тогда Шугов, когда
происходило это, делал ей замечания. Они ссорились, даже несколько раз
доходило у них из-за этого до развода.
Но то, что произошло один раз с генералом, почему-то не повторилось в
другой раз, когда генерал прислал за ней машину и ввел снова в свой дом.
Она решила, что он - метеор. Почему она так придумала? От случившегося.
В третий раз она ему шутя высказала:
- Ты как всякое атмосферное явление. Как метеор. Как дождь, как снег,
радуга, зарница, мираж. Произвел первый эффект и исчез, иссяк.
- Ты, Лена, цинична. Еще тогда, в первый раз, я это понял.
- Я просто нерастраченная женщина.
- А я теряю голову только при новизне.
- Я видела в твоей ванной новое женское белье.
- Это не установленная очередь. Хотя... У нас, Лена, есть феномены.
Они часто меняют женщин. У нас это может быть легко.
- У вас? В учреждении?
- Да, у нас.
- Ты из госбезопасности?
- Давно бы могла догадаться, раз я возглавил такую комиссию. Откуда
же я могу быть?
- Неужели ты думаешь, что женщины в страхе так охотно идут с вами на
связь?
- А что бы ты сделала, Лена, если бы тебя - да в каталажку?
- Надо найти за что? У меня чисты предки. И чиста я.
- У тебя с некоторых пор нечист муж, Лена. И я думаю, что ты, приходя
сюда, ни на минуту об этом не забываешь. Ты и старалась так потому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74