А персонала у нас по той же причине не хватает. Если пациенты выйдут из-под контроля, они перекалечат друг друга!
Она отперла дверь и распахнула ее.
Стоявший внутри шум по силе напоминал разве что океанский прибой в бурю. По палате носились больные. Кое-кто из них был совсем раздет. Кто-то издавал бессмысленные вопли, кто-то колотил ладонями по стульям… Немногочисленные сиделки пытались позаботиться о всех и каждом, но они уже сбились с ног и были в таком состоянии, что сами мало чем отличались от пациентов. Царил неописуемый бедлам.
— Они пришли! — крикнула сестра. — Садитесь скорее!
Эти слова оказали прямо-таки волшебное действие.
— Ржавое железо! — раздался ликующий голос, и люди кинулись искать себе стулья. Очевидно, здесь было все необходимое для досуга. Перед телевизором стояли удобные стулья, на полках когда-то лежали карты, книги и разные настольные игры. Сейчас эти карты и книги валялись на полу, а ненастроенный телевизор передавал сплошные помехи. Безумцам требовалось представление с настоящими актерами.
— Придется что-то изображать, — пробормотал гитарист. — Ты же знаешь, петь я не могу, а без инструмента…
— Я вообще не принимаю участия в вашей игре, — напомнила Иезавель. — Из всего, чем занимаются смертные, я умею только готовить.
— Но я же не смогу сыграть это… это «ржавое железо», — сказала Орб. — В крайнем случае я могла бы помогать тому, кто за это возьмется. А сама я пою только то, что знаю.
— Делайте уже что-нибудь! — крикнула одна из сиделок. — Может, им и это сгодится!
— Разыграем сценку, — предложил гитарист. — Как у Луи-Мэй с Дэнни! Мы будем показывать, а ты петь и играть.
— Ну начинайте же! — крикнул кто-то из пациентов и ударил кулаком в стену. Остальные поддержали его одобрительным шумом.
— Что угодно! — прошипела сестра.
— Но я не актриса! — запротестовала Иезавель. — Ночью я умею делать только одно, и будь я проклята, если займусь этим сейчас!
— Давай-давай! — сказал гитарист, взяв ее под руку. — Ничего особенного от тебя не требуется. Просто стой тут и смотри на меня, а я буду смотреть на тебя. Орб что-нибудь споет, а мы ей немного подыграем. С ее магией это вполне может сработать!
— Начинайте! — закричал еще один пациент и начал стучать ногами об пол. Вся палата последовала его примеру.
— Заткнитесь вы, чудики! — завопил гитарист. — Как мы, по-вашему, будем играть в таком шуме, да еще без аппаратуры? Будет тихо, тогда и начнем!
Топот утих. В палате наступила тишина.
— Ладно, Орб, — сказал гитарист. — Поехали.
Орб установила арфу и положила пальцы на струны. Она была полностью готова, если не считать одной маленькой неувязки — от волнения все слова вылетели у нее из головы.
— Не могу ничего придумать! — прошептала она в ужасе.
— Возьми любую из наших песен, — прошептал в ответ гитарист. — Может, проглотят!
Но с памятью Орб что-то случилось. Не удавалось вспомнить ни одного номера из их репертуара. Это было как болезнь — приступ страха перед зрительным залом. И от этого страха вся музыка улетучилась из памяти девушки. Слишком много всего произошло с ней сегодня вечером. И странный поступок Ионы, одним махом разрушившего их, казалось бы, устоявшееся благополучие, и песня, которую она пела, чтобы помочь друзьям… Все это настолько измотало Орб, что у нее, похоже, просто не осталось магии.
— Поверьте мне, если… — начала сестра. Она смотрела на пациентов и заметно нервничала. Больные уже снова собирались стучать ногами. Один Бог знает, что может произойти потом. Нельзя предсказать поступки безумцев.
«Поверь мне, если…» Орб будто увидела эти слова, написанные на листе с нотами. Пальцы девушки забегали по струнам арфы, и она запела.
Поверь мне, если дивные черты, Что взор мой услаждают ежечасно, Должны увянуть завтра, как цветы, Подобно легких фей дарам прекрасным.
И тут Орб с ужасом поняла, что она поет. Это же ничего общего не имеет с тем, что хотят услышать несчастные больные! Однако ничего другого в голову не приходило, да и эти слова подсказала больничная сестра. Так что теперь оставалось только петь и надеяться на магию.
Но пациенты не стали топать ногами. Они слушали! Возможно, их поразила сама неуместность песни. Гитарист смотрел на суккуба, как будто перед ним стояла прекрасная и невинная юная девушка, а она, в свою очередь, зачарованно глядела на молодого наркомана.
Орб продолжала петь, забыв о себе и думая только о зрителях. Удивление сменилось каким-то другим чувством. Теперь все взгляды в палате были прикованы к застывшим друг напротив друга силуэтам юноши и девушки. А они видели только друг друга — невозможно юные, неопытные, неуверенные в себе, но отчаянно влюбленные.
Нет! Вечна настоящая любовь И быть не может предана забвенью.
Так к солнцу обращен подсолнух вновь, Когда земля уже покрыта тенью.
Песня кончилась, но никто не шевельнулся. Все зрители сидели неподвижно, как изваяния, и глядели на импровизированную сцену, где так же неподвижно застыли гитарист и суккуб. Нечто подобное, только слабее, проявилось при первом исполнении «Дэнни».
И тут Иезавель повернулась, и Орб увидела ее глаза. В них стояли слезы.
Внезапно Иезавель пошатнулась. Потрясенный гитарист метнулся к ней и успел подхватить до того, как она упала на пол.
Прямо из стены показался огромный нос Ионы. Рот Рыбы распахнулся. Гитарист взял Иезавель на руки и шагнул туда. Орб вскочила, схватила арфу и кинулась за ними. Зрители даже не шевельнулись.
Иона захлопнул пасть и поплыл прямо через помещения больницы, сквозь людей и стены, как будто это были всего лишь иллюзии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109