Очередь потихоньку успокоилась, только этот мерзкий парень все время поглядывал на Лелика и делал ему оскорбительные жесты.
Через пять минут возле крыльца возникла зловещая фигура Красюка, за которым быстрым шагом семенила Ирина.
– Кто? – коротко спросил Красюк, раздувая ноздри.
– Вот этот, – Ира ткнула пальцем в парня с синяками.
Красюк тяжело посмотрел парню в глаза, от чего парню сразу сильно поплохело, потом одной рукой взял его за пояс, другой за ворот рубахи, перевел парня в горизонтальное положение и швырнул тело в кусты, до которых, между прочим, было метров пять. За траекторий полета парня с замиранием сердца следила вся очередь. Когда парень грохнулся в кусты, вся очередь шумно выдохнула.
– Так, – сказал Красюк. – Лелик, шуруй сюда.
Лелик быстро подбежал к Красюку и стал ждать дальнейших распоряжений.
– Пошли внутрь, – хмуро сказал Красюк.
Лелик взглядом изобразил полную боевую готовность. Впрочем, внутрь зайти было довольно сложно, потому что народу там было набито – как сельдей в бочке. Но Красюка подобные бытовые мелочи не интересовали. Он попер в магазин напролом так, что народ просто выдавливался из магазина на крыльцо. В его кильватере шел довольный Лелик. Люди в магазине, конечно, поначалу возмущались, но когда оборачивались и лицезрели Красюка во всей его боевой красе, предпочитали отводить глаза в сторону и делать вид, что так и нужно. Они быстро взяли коньяка (причем, продавец даже и не пикнул, когда Красюк потребовал пять бутылок), и Лелик отправился домой.
Оставшиеся субботние часы прошли как-то невнятно. Лелик залез в ванную, долго там валялся и читал свои стихи. Они ему явно нравились. Потом Лелик взял почитать стихи знакомого поэта Фуфайкина, и они ему тоже неожиданно понравились. Лелик расстроился, бросил тетрадку на пол ванной и стал в уме сочинять стихотворение. Но в голове все время крутилась только одна фраза «Топор палача», после чего Лелик вспомнил, что надо побриться.
Вечером Лелик валялся на диване и грустил. Когда состояние легкой грусти достигло своего апогея, он не выдержал, снял трубку и набрал телефон Наташи.
– Але, – кокетливо раздалось на том конце.
– Наташ, – Лелик откашлялся. – Это я. Лелик.
– Да уж слышу, что не Майкл Джексон, – голос Наташи сразу обледенел.
– А я завтра на рыбалку собираюсь, – поведал Лелик.
– Ну?
– Что «ну»? На генеральскую рыбалку, между прочим, – обиделся Лелик на такое отношение.
– Ну?
– Чего тебе оттуда привезти? – поинтересовался Лелик, стараясь направить разговор в нужное русло.
– Норковое манто и кольцо с брильянтом, – ехидно ответила Наташа.
– Наташ, я из рыбки имею в виду, – почти взмолился Лелик.
– Я тоже твою рыбку имела в виду! – фыркнула Наташа. – Воблу привези. Сушеную. И сам ее сожри! – и бросила трубку.
– Вот жучка! – вслух произнес Лелик, совсем расстроился и решил выпить.
Между тем, в доме выпить было нечего. Кроме, конечно, свежекупленной бутылки коньяка. «Отпить, что ли, грамм пятьдесят? – подумал Лелик. – Там же пробка завинчивающаяся. А Максу скажу, что попробовал в магазине, чтобы всякую подделку не подсунули».
Эта мысль настолько обрадовала Лелика, что он мигом соскочил с дивана, помчался на кухню, зверским жестом свинтил пробку и налил себе стопку. Немного постоял в предвкушении, а потом задумчиво выпил. В животе сразу потеплело.
Лелик поплелся в гостиную, лег на диван и стал прислушиваться к внутренним ощущениям. На душе довольно скоро тоже потеплело. Лелик стал представлять, как он через какое-то время прославится, получит Нобелевскую премию по литературе, а Наташа увидит по телевизору его триумф и станет кусать себе локти. Картина была – просто упоительная. Но тут Лелик сообразил, что надо заранее прорепетировать речь перед нобелевским комитетом, а к такому делу без дополнительных пятидесяти граммулек не подойдешь.
Он опять сбегал на кухню, быстренько набулькал коньяка и уже залпом выпил, потому что смаковать было некогда. После этого Лелик вольготно расположился на диване и стал репетировать:
– Господа! – хорошо поставленным голосом начал он. – Каждый человек проходит свой собственный путь. Но у обычного человека – обычный путь. Родился, учился, женился, работал и умер. А у поэта – особенный путь. Поэт, господа, рождается и умирает в каждом своем стихотворении. Каждая строчка его стихов отнимает часть его души, часть сердца («И печени, – подумал Лелик»). Именно поэтому, господа, поэты сгорают так быстро, – тут глаза у Лелика увлажнились.
Он быстро сбегал на кухню и хлопнул еще стопку, чтобы успокоиться. Потом внимательно посмотрел на бутылку, схватил ее с собой и побежал к дивану.
– Так вот, господа! – Лелик величественно взмахнул бутылкой. – Ваше признание моих заслуг – крайне лестно, но я вас уверяю, что высокая комиссия ошиблась. Не я, поэт, заслужил эту премию и мировое признание («Шум в зале, – подумал Лелик»). В полной мере ее заслужил только Бог! Именно Бог, потому что он водит моим пером, а я – только генератор («Нет, лучше сказать – трансформатор, – уточнил про себя Лелик») его Божественного Слова. Поэтому я благодарю высокое собрание, но вынужден отказаться от получения ста тысяч долларов, которые хочу передать… («Кому бы передать такую кучу деньжищ?») которые хочу передать обществу анонимных алкоголиков! («Бешеная овация в зале, все встают, – подытожил Лелик и перевел дух»).
За время этой краткой речи Лелик успел несколько раз приложиться к бутылке, поэтому пребывал уже просто в состоянии эйфории. Но тут внезапно он представил Наташу, которая смотрит по телевизору его выступление, доходит до места, где он отказывается от денег и произносит:
1 2 3 4 5