И минуты текли...
Извиняясь за затянувшееся ожидание, Тарчинини объяснил, что его старшая дочь поздно пришла с работы, а она одна способна приготовить peperoni ripieni, которые вкупе с мамиными спагетти составляют гордость семейного стола. Если Валерия откровенно поглядывала на часы, то ее отец, казалось, утратил всякое понятие о времени. Осушив бутылку maraschino, Пирсон купался в блаженстве, и ему было глубоко безразлично, где он находится. Он выражал интерес к присутствующим только нечленораздельными воплями, от которых все подскакивали и которые, как Пирсон уверял, представляли собою футбольный клич его колледжа. Дочь несколько раз тщетно просила его сидеть смирно. Он отвечал шутками, понятными ему одному, но удивительно смешными, судя по его неистовому хохоту.
Тарчинини, видя такое веселье, решил, что у Пирсона счастливый характер, а Сайрус А. Вильям отметил, что будущий тесть значительно выигрывает в таком состоянии. Но тут возникла новая проблема, так как Валерия выразила желание отлучиться на минуту. Получив от Ромео географические разъяснения, необходимые его невесте, чтоб достичь нужного пункта, Лекок передал их ей. Мисс Пирсон сдержанно поблагодарила. Она не отсутствовала и тридцати секунд, как вдруг трое мужчин услышали пронзительный крик, от которого двое тут же вскочили. Пирсон, занятый второй бутылкой, и ухом не повел. Прежде чем Тарчинини и его друг достигли двери, та распахнулась перед Валерией, щеки которой были красны, а глаза пылали негодованием.
– What has happened, Val?
Она задыхалась от ярости:
– An abomination! People without morals! Scandalous! Savages!
* * *
Тарчинини ничего не понимал, но легко догадался, что эта дылда чем-то недовольна. Сайрус А. Вильям узнал, что, направляясь к месту уединения, Валерия наткнулась на маленького мальчика, совершенно голого, который, ничуть не смущенный, обратился к ней с какими-то словами, это немедленно привлекло сюда же девочку чуть постарше, но в таком же дезабилье. Подавляя неудержимый смех, американец пытался успокоить свою высоконравственную невесту, благодаря небеса, что ей не встретилась синьора Тарчинини в таком же или почти таком же виде. Валерия понемногу успокаивалась, а комиссар ждал, чтоб ему объяснили причины волнения девушки, когда хозяйка дома, сияющая, хлопотливая, явилась приветствовать гостей. Сайрус А. Вильям закрыл глаза, удостоверившись, что она, по привычке, приобретшей, видимо, силу традиции, была в халате. Валерия, широко раскрыв глаза, испустила стон, между тем как ее отец в восторге снова воспроизвел футбольный клич, заставивший на несколько секунд оцепенеть присутствующих и вызвавший вторжение детей, которым было интересно, какого зверя папа привел в гостиную. В этой компании Дженнаро был в одной майке, а Фабрицио в рубашке, из которой слишком явно вырос. Не подозревая ужаса, расширившего зрачки Валерии, Тарчинини с гордостью указал Пирсону на юную ораву:
– Мои дети!
И, взяв за руку свою супругу:
– Моя жена Джульетта...
Пирсон, который пожал бы копыто лошади, если в ее ему представили, настолько он чувствовал себя выше социальных условностей благодаря maraschino, охарактеризовал синьору Тарчинини как "милейшую чертову старуху", комиссара как "развеселого чертова хрена" и пожелал расцеловать пятерых детишек. Вспомнив затем, что Италия – бедная страна, он достал из кармана горсть долларов и принялся их раздавать. Лекок вмешался и пресек этот порыв, который мог быть сочтен за оскорбление, так что младшему, Дженнаро, бумажки не досталось. Он заревел было, но, быстро поняв, что это без толку, стянул доллар, который держала в руке его сестра Розанна.
Обиженная девочка кинулась отнимать свое добро. Из женской солидарности Альба пришла на помощь младшей сестре, тогда как Дженнаро поддержал его брат Фабрицио. Ренато с высоты своих шестнадцати лет пытался восстановить порядок и справедливость. Но, схваченный за ноги, он не замедлил упасть в образовавшуюся кучу-малу, из которой сверкали столь же невинные, сколь бесстыдные зады Дженнаро и Фабрицио. Пирсон захлебывался от восторга. Синьора Тарчинини взывала ко всем святым – хранителям домашнего очага, но у них, по-видимому, был выходной. Комиссар произносил речь, которую никто не слушал, а Сайрус А. Вильям пытался привести в сознание Валерию, впавшую в каталептическое состояние. Взяв ее руку, он успокоительно похлопывал ее, приговаривая:
– Val... darling... what is the matter?
* * *
Уставившись на битву, дочь Мэтью Д. Овида, скандализованная до потери дара речи так, что ее мозг отказывался работать, только повторяла:
– Incredible... incredible...
Видя, что необходимо как можно скорее что-то сделать, чтобы вывести невесту из оцепенения, грозящего перейти в истерический припадок, Лекок решил прибегнуть к гомеопатическому методу. Приняв непринужденный вид, он рассмеялся и заметил резко обернувшейся к нему Валерии:
– It's very amusing... isnt'it?
Она некоторое время смотрела на него недоверчиво, затем проронила голосом, от которого у собеседника мороз пошел по коже:
– Amusing... really!
Она поднялась, как судья, выносящий приговор, и объявила:
– I have enough of your Italian family!
Скандал казался неминуемым. И тут вдруг чудесным образом все уладилось. Запахнув халат, синьора Тарчинини выгнала из гостиной детей, продолжавших спорить, а комиссар закончил речь, из которой никто не уловил ни слова, что не помешало Пирсону обнять его, уверяя, что он самый расчудесный чертов старый дружище, какого ему когда-либо случалось видеть. Синьора Тарчинини благополучно сделала обществу реверанс, заверив, что на стол будет подано через несколько минут. По уходе хозяйки наступило молчание, тем более странное после недавнего шума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52