Согласившись работать на Багдасарьяна, он, бесспорно, поступил гнуснейшим образом, во-первых, по отношению к Англии, где нашел пристанище его отец, а во-вторых, — к очаровательной Пенелопе и ее матери. Открыв же Пенелопе истинный характер своей деятельности, он изменил Багдасарьяну, благодаря щедротам которого жил в последние месяцы, не заботясь о завтрашнем дне. Короче, как ни крути, вел он себя премерзко. Гарри обуревала великая жажда самопожертвования. И перед смертью (а молодой человек вовсе не думал отказываться от своих мрачных замыслов) он твердо решил хотя бы отчасти искупить содеянное зло. 15 часов 00 минут В ресторане на Грик-стрит Комптону сообщили, что Тер-Багдасарьян у себя дома. Он отправился туда. Армянин не любил, когда нарушали его сиесту, и встретил гостя весьма нелюбезно.— Я уже просил вас, товарищ, никогда не приходить сюда без спросу. Может, надо разговаривать в приказной форме, чтобы до вас дошло?Но и Гарри пребывал далеко не в радужном настроении.— Вот что, Багдасарьян, послушайте меня хорошенько: плевать я хотел на ваши приказы!Армянин, выронив наргиле, вскочил с дивана.— Что? Что вы сказали? Что вы посмели сказать?— Повторяю: я больше не считаю вас своим шефом, потому что решил покончить с этим ремеслом!— Так-так…Багдасарьян налил себе немного кофе, забыв предложить гостю.— Но, как порядочный человек, я пришел сказать, что невольно вас предал.Вне себя от волнения, армянин не заметил, что кофе льется мимо чашки, нанося непоправимый урон шелковой наволочке. Наконец он с трудом выдавил из себя:— Я… н-не… п-понимаю…Комптон рассказал о вчерашней схватке с гориллой и о полученных ранах, следы которых еще виднелись на его лице, о гостеприимстве миссис Лайтфизер, о нежной заботе обеих женщин и об угрызениях совести, охвативших его при мысли, что он отплатит за все это черной неблагодарностью, и, наконец, о своей исповеди. О попытке самоубийства Комптон умолчал.Армянин, с трудом оправившись от потрясения, пришел в дикую ярость:— Так я и знал! Я это предвидел! Я не хотел с вами связываться и был совершенно прав! А все — кровь вашей чертовой матери-англичанки!— Извольте говорить о моей матери в другом тоне, или я вам морду разобью!Тер-Багдасарьян покосился на молодого человека.— Вот как, вы разобьете мне морду?Молниеносным движением он выхватил из кармана внушительный нож, нажал на кнопку и выбросил длинное, острое, как бритва, лезвие.— Мне было бы очень любопытно взглянуть, как вы это сделаете, Петр Сергеевич!Гарри тут же умолк — в глубине души он смертельно боялся армянина. Но тот, видимо, пришел в себя и снова убрал нож.— Ссориться — бесполезно, — заявил он. — А вот меры принять необходимо… Как эти женщины отреагировали на ваши слова?— Как миссис Лайтфизер — не знаю, а Пенелопа призналась, что любит шпионов. Думаю, она мне не поверила.— Вы полагаете, они заявят в полицию?— Нет, ни в коем случае!— А вы не упоминали… обо мне?— Я… кажется, да…— В каких словах?— Боюсь, не слишком лестных…Окончательно взяв себя в руки, армянин снова сел на диван, закурил наргиле и стал спокойно пускать колечки. Помолчав минуту-другую, он бесстрастно заметил:— Петр Сергеевич Милукин, вы не можете не знать, какая судьба ожидает предателя…— Да.— Тогда самое умное, что вы можете сделать, — это приготовиться к смерти.— Я готов.Багдасарьян метнул на него быстрый взгляд.— Это не так просто, как вы, по-видимому, воображаете, товарищ…— То есть?— Мне было бы несложно вас убить, но я отказываюсь действовать по собственной инициативе… Такие вещи решают наверху.— Так позвоните шефу! Чего канителиться-то?Армянин пожал плечами:— Я не знаю шефа, Гарри Комптон.— Не морочьте мне голову!— Я знаю лишь человека, от которого получаю приказы, но над ним есть другой, и его мало кто из нас видел… во всяком случае, не я… А от него-то в конечном счете и зависит ваша судьба.Багдасарьян производил впечатление человека медлительного, но сейчас он одним прыжком соскочил с дивана.— Сидите здесь, Петр Сергеевич, и ждите моего возвращения!— А куда, по-вашему, я мог бы уйти? 16 часов 30 минут В помещении за лавкой бакалейщика, оказывавшего им гостеприимство, Тер-Багдасарьян, сидя напротив улыбающегося Федора Александровича Баланьева (причем от этой улыбки у него кровь стыла в жилах), пересказывал исповедь Комптона. Дослушав до конца, русский вздохнул:— Все это крайне неприятно, дорогой Багдасарьян… во-первых, из-за ваших планов, которые, по-моему, оказались под угрозой… а во-вторых, потому что нам, очевидно, придется избавиться от целого ряда товарищей…Армянину показалось, что его сердце сжала ледяная рука.— Эти бристольские информаторы — просто болваны! Как они могли рекомендовать нам этого типа? Ладно, пусть поучатся, что такое чувство ответственности, в Сибири! И я сильно опасаюсь, дорогой Багдасарьян, как бы вам не пришлось их сопровождать…— Мне?— Вы продемонстрировали весьма прискорбное отсутствие чутья, дорогой Багдасарьян… я бы даже сказал, пагубное…— Но как же я мог предвидеть, товарищ комиссар, что этот тип так стремительно впадет в мелкобуржуазную сентиментальность?— Дорогой Тер-Багдасарьян, вам не хуже моего известно, что в нашей стране дар предвидения — необходимое условие выживания… Если я доложу о вашем промахе, дорогой Тер-Багдасарьян, наверняка найдутся люди, которые припомнят, что до тысяча девятьсот пятьдесят третьего года у себя в Ереване, в своей родной Армении, вы никогда не упускали случая воспевать Сталина… Помните, дорогой Тер-Багдасарьян, с каким энтузиазмом вы воспринимали культ личности?— Так то до пятьдесят третьего, товарищ комиссар!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55