– Значит, нам придется придумать что-то другое.
– Боль сия не так уж и важна, Анакха, – сказала Ксанетия.
– Для тебя – может быть, но не для меня. Впрочем, начнем с твоих волос и кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Как полагаешь, Итайн, если мы покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти за тамулку?
– В сем нет нужды, Анакха, – сказала Ксанетия. Она сосредоточенно сдвинула брови, и на ее лице понемногу, словно легкий румянец, начал проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветных становились просто светлыми. – Цвет – лишь разновидность света, – объясняла она хладнокровно, а ее кожа между тем бронзовела, и волосы все темнели и темнели, – и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием, властна я и над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляя совершенно свое свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход для меня – и для тебя, полагаю я, также, ибо ты чувствителен к чужой боли. Сие довольно просто. – Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым цветом, почти таким же, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. – Труднее переменить формы тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.
– Что?! – Итайн поперхнулся.
– Я совершаю сие нечасто и неохотно, – продолжала Ксанетия. – Эдемус не предназначил мне быть мужем, а посему нахожу я пребывание в мужском облике крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи и неаккуратны. – Она вытянула перед собой руку и внимательно ее осмотрела. – Цвет, сдается мне, верен. И этот тоже, – прибавила она, взглянув на прядь почерневших волос.
– Что думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли я незамеченной в Материоне?
– Вряд ли, о божественная Ксанетия, – улыбнулся он. – Появление твое на улицах Огнеглавого Материона заставит забиться сильнее сердца тех, кто узрит тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверх всякой меры ослепляет мой взор.
– Неплохо сказано, – пробормотал Спархок.
– Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, – улыбнулась Ксанетия.
– Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.
– Тебе следует знать, анара, что Итайн – дипломат, – предостерег ее Вэнион, – и его речам не всегда можно верить. На сей раз, однако, он сказал тебе истинную правду. Ты необычайно хороша собой.
Ксанетия грустно взглянула на него.
– В сердце твоем поселилась боль, лорд Вэнион, – заметила она. Он вздохнул.
– Это мои личные трудности, анара.
– Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, и беды одного из нас суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе боль, грозит куда большим, нежели причинить боль всем нам, ибо ссора между тобою и любимой твоей угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия, подвергает она опасности и наши общие устремления.


***

Они ехали на восток по едва заметной тропинке, которая казалась проложенной скорее дикими зверями, чем людьми. Сефрения с замкнутым окаменевшим лицом ехала позади всех в сопровождении Бевьера и молодого Берита.
Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя указаниям Ксанетии, которая ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.
– Дай ей время, Вэнион, – говорил Спархок. – Женщины зачастую объявляют нам войну лишь для того, чтобы привлечь наше внимание. Всякий раз, когда Элане кажется, что я уделяю ей меньше внимания, чем следовало бы, она устраивает мне нечто подобное – просто затем, чтобы я опомнился.
– Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше, Спархок, – со вздохом отвечал Вэнион. – Сефрения – стирик, но никогда прежде она не вела себя так неразумно. Если б только мы могли узнать, что кроется за этой бессмысленной ненавистью… но от нее мы вряд ли дождемся объяснений. Скорее всего, она ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидит дэльфов.
– Афраэль все исправит, – уверенно сказал Спархок. – Как только мы вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и… – Спархок осекся, похолодев, и рывком развернул Фарэна. – Мне нужно поговорить с Ксанетией.
– Что-то случилось? – спросил Келтэн.
– Ничего особенного, – ответил Спархок. – Поезжай вперед и присоединись ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказать Ксанетии.
Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.
– Ты обеспокоен, Анакха, – заметила дэльфийка.
– Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Она кивнула.
– Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.
– Да, Анакха.
– Это тайна, анара. Афраэль избрала свое нынешнее воплощение, не посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду. Боюсь, это может свести ее с ума.
– Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово, что буду хранить молчание.
– Ксанетия, что на самом деле произошло между стириками и дэльфами? Я не хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужна правда.
– Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначено тебе исполнить дело сие, не познав правду.
– Я элениец, Ксанетия, – страдальчески пояснил он. – Я должен знать что к чему, чтобы принимать решение.
– Так ты намерен судить нас и возложить вину на стириков либо дэльфов?
– Нет. Я намерен выяснить причину такого поведения Сефрении и сделать так, чтобы она изменила свое мнение.
– Неужто она настолько дорога тебе?
– Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?
– Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли, Анакха.
– Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. – Он откинулся в седле. – Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся узнать всю правду от тебя – или от Сефрении, – я попросту спрошу Беллиом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173